Бен-Гур

Галера накренилась так, что верхние гребцы едва удержались на скамьях. И снова радостные крики римлян мешались с криками отчаяния. Вражеское судно, подхваченное рычагом на носу «Астреи», было поднято в воздух, чтобы затем быть сброшенным и утонуть.

Крики нарастали справа, слева, впереди и сзади, превращались в неописуемый гам. Время от времени треск дерева и крики ужаса говорили, что еще одно судно разбито и идет ко дну, а команда его тонет в водоворотах.

Однако потери несли обе стороны. То и дело через люк спускали римлянина в доспехах и клали его, истекающего кровью, иногда умирающего, на пол.

Временами в каюту врывались клубы дыма, смешанного с паром, воняющего горелой человеческой плотью, и тогда тусклый свет превращался в желтую муть. Задерживая дыхание в такие минуты, Бен-Гур понимал, что они проходят мимо корабля, горящего вместе с прикованными к скамьям гребцами.

Все это время «Астрея» пребывала в движении. Но вдруг она остановилась. Передние весла были выбиты из рук гребцов, а гребцы — со своих скамей. На палубе поднялась бешеная беготня, о бока со скрежетом терлись чужие борта. Впервые за время боя стук молотка затерялся в шуме. Люди в страхе бросались на пол или в страхе огладывались, ища, где спрятаться. В разгар этой паники какое-то тело свалилось или было сброшено в люк, и упало подле Бен-Гура. Он увидел полуобнаженную грудь, массу упавших на лицо волос, плетеный щит, обтянутый бычьей кожей, — белокожий варвар с севера, лишенный смертью добычи или мести. Как он попал сюда? Железная рука подцепила его с палубы противника — нет, «Астрею» взяли на абордаж! Римляне дерутся на своей палубе.

Холодная дрожь пронизала молодого еврея: Аррий в опасности, может быть, борется за жизнь. Если его убьют!.. Бог Авраама, не допусти этого! Надежды и мечты, пришедшие так поздно, неужели это только надежды и мечты? Мать и сестра, дом, родной очаг, Святая Земля — неужели он не увидит их? Он огляделся; все смешалось в каюте: гребцы, парализованные страхом, сидели на скамьях, люди слепо метались, не разбирая направления, и только начальник, невозмутимый как всегда, напрасно бил своим молотком и ожидал приказов трибуна, демонстрируя в красном полумраке несравненную дисциплину, победившую весь мир.

Пример оказал благоприятное действие на Бен-Гура. Он овладел собой настолько, чтобы осмыслить происходящее. Честь и долг приковывали римлянина к платформе, но от него требовали совсем иного. Если он умрет рабом, кому пойдет на пользу эта жертва? Для него делом долга, если не чести, было остаться в живых. Жизнь его принадлежала семье. Реальные, как никогда, встали перед ним родные образы: он видел простертые руки, слышал зовущие на помощь голоса. Он идет к ним. Он рванулся… и остановился. Увы! Римское правосудие свершилось, и пока приговор в силе, бегство бессмысленно. Во всем огромном мире нет места, где он почувствует себя вне досягаемости имперской власти — ни на суше, ни в море. Пока свобода не будет дана законом, он не сможет жить в Иудее и выполнять сыновний долг, которому решил посвятить себя; жизнь же в другом месте не имела для него цены. Боже правый! Как ждал он, как молился об освобождении! Как долго оно откладывалось! И вот, наконец, трибун подает ему надежду, — как иначе можно истолковать сказанное — и теперь спаситель должен умереть? Мертвые не приходят на помощь живым. Этого не должно быть — Аррий не умрет. По крайней мере, лучше погибнуть вместе с ним, чем жить галерным рабом.

Бен-Гур огляделся еще раз. Бой наверху продолжался; вражеские корабли продолжали крушить борта. Рабы на скамьях изо всех сил пытались разорвать цепи и, убедившись в тщетности усилий, начинали выть, как безумные; охрана бежала наверх; дисциплина бежала вместе с ней, уступив место панике. Нет, начальник не покинул своего места, не утратил обычной невозмутимости — безоружный, если не считать деревянного молотка, стуком которого наполнял каюту. Бен-Гур бросил на него последний взгляд и метнулся прочь — не бежать — искать трибуна.

Одним прыжком преодолел он расстояние до лестницы, вторым — половину ступеней и уже видел кусок багрового от огней неба, кусок моря, покрытого кораблями и их обломками, кусок боя, у штурманской палубы, где множество нападающих теснило горстку защитников, — и в это мгновение ноги утратили опору и он был брошен назад. Пол, на который он упал, вставал дыбом и разваливался на куски, потом вся задняя часть корпуса отделилась, море, шипя и пенясь, рванулось внутрь, тьма и вода поглотили Бен-Гура.

Нельзя сказать, что юный еврей спасся. Помимо обычных, природа хранит неизмеримые силы, проявляющиеся в крайней опасности, но тьма и ревущая, бешено крутящаяся вода лишили его сознания, и даже дыхание он задержал инстинктивно.