На современных нам подобных спортивных соревнованиях, особенно тогда, когда на их исход заключены пари на значительные суммы, зрители отдают свои предпочтения в зависимости от беговых качеств лошадей. Здесь же, однако, для зрителей имела значение прежде всего национальность выступавших. Если византиец и сидонянин явно не пользовались поддержкой публики, то лишь потому, что среди зрителей было слишком мало жителей этих городов. С другой стороны, греки, немалое число которых жило в Антиохии, разделили свои симпатии примерно пополам между афинянином и коринфянином, поэтому серый или желтый цвет местами преобладал на трибунах. Алый же с золотом цвет Мессалы встречался куда чаще благодаря тому, что многие приезжие из солидарности приняли цвета римского фаворита. Но оставались еще сельские жители, в большинстве сирийцы, евреи и арабы. Они, будучи восторженными почитателями лошадей шейха и ненавидя римлян, поражение которых – пусть хоть на арене – они мечтали увидеть, украсили себя белым цветом, став самой шумной и, пожалуй, самой многочисленной группой болельщиков.
Когда квадриги двинулись по трассе будущих гонок, восторг зрителей достиг апогея. У второй меты, где преобладал белый цвет, особенно на галереях, они обрушили на спортсменов буквально водопад цветов и огласили воздух именами своих фаворитов.
– Мессала! Мессала!
– Бен-Гур! Бен-Гур!
После прохождения процессии зрители снова опустились на скамьи и продолжили прерванные было разговоры.
– Клянусь Вакхом! Разве он не прекрасен? – восклицает женщина, о приверженности которой римлянину свидетельствуют вплетенные в ее прическу алые и золотые ленты.
– А какая великолепная колесница! – подхватывает ее соседка тех же пристрастий. – Вся из золота и слоновой кости! Юпитер обязательно поможет ему выиграть!
А на скамье у них за спиной идут совсем другие разговоры.
– Сто шекелей на еврея!
Голос говорящего высок и пронзителен.
– Нет, не спеши, – шепотом урезонивает азартного болельщика его более осторожный друг. – Дети Иакова не слишком искусны в обращении с лошадьми, поскольку считают этот спорт греховным в глазах Господа.
– Это так, но ты когда-нибудь видел более хладнокровного и уверенного в себе колесничего? А какие у него мощные руки!
– А какие лошади! – добавляет третий.
– А еще говорят, – вносит свою лепту в разговор четвертый, – что он знает все трюки римлян.
Женщина подводит конец спору:
– Да к тому же он куда красивее римлянина.
Ободренный мнением друзей, игрок снова возглашает:
– Ставлю сто шекелей на еврея!
– Да ты просто болван! – кричит ему антиохиец со скамьи на балконе. – Разве ты не знаешь, что против него уже поставили на кон пятьдесят талантов, по шесть к одному, в пользу Мессалы? Спрячь свои шекели, а не то Авраам воскреснет и покарает тебя!
– Ха-ха! Да ты просто осел антиохийский! Ничего не соображаешь, что ли? Разве не знаешь, что это сам Мессала поставил на себя?
Такие страсти кипят среди зрителей.
Когда же шествие закончилось и врата Почета приняли обратно всех его участников, Бен-Гур понял, что пришло его время.
Все взоры Востока были обращены на его поединок с Мессалой.
Глава 13
Старт
Около трех часов дня, по современному счету времени, вся программа соревнований была выполнена, кроме гонок квадриг. Распорядитель игр, мудро рассудив, что зрителям тоже надо передохнуть, объявил о перерыве в состязаниях. Привратники открыли настежь vomitoria, и все желающие поспешили к портику, опоясывавшему цирк снаружи, где уже устроились продавцы съестного. Те же, кто остался на своих местах, скучали, позевывали, разговаривали между собой, сплетничали, разбирались в своих записях. Похоже было, что все различия на время забылись, и остались только две категории зрителей – выигравших в пари и наслаждавшихся своим успехом и проигравших, понуро сидевших с поникшей головой.
Вскоре обнаружилось, что есть и третья категория зрителей, состоящая из тех, что желали присутствовать лишь при гонках квадриг и появились к самому концу соревнований, заняв заранее зарезервированные для них места. Среди них оказался и Симонидис со своей компанией, для которого были оставлены места поблизости от главного входа с северной стороны, прямо напротив ложи консула.
Когда четверо дюжих рабов внесли купца в его кресле по проходу между рядами, любопытство окружающих достигло предела. Кто-то из них шепотом произнес его имя. Оно тут же побежало по рядам, вплоть до самых западных скамей; сидящие на них стали привставать и подаваться вперед, чтобы бросить взгляд на человека, о котором ходило столько небылиц.
Зрители узнали и Илдерима, тепло поприветствовав владельца одной из выступающих четверок лошадей; но никому, однако, не был знаком ни Балтазар, как и ни одна из двух сопровождавших его и закутанных в тонкую ткань женщин.
Женщинами этими были Айрас и Есфирь.