Бен-Гур

— Но… — Эсфирь колебалась, — могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

Лицо египтянки смягчилось, она почти улыбнулась и посмотрела на детей.

— Только одно.

Эсфирь проследила за ее взглядом и, мгновенно догадавшись, ответила:

— Я буду рада.

Ира подошла к детям, опустилась на колени и поцеловала обоих. Медленно поднимаясь, она все смотрела на них, потом направилась к двери и вышла, не сказав ни слова. Она шла быстро и скрылась прежде, чем Эсфирь решила, что делать.

Бен-Гур, узнав о визите, получил подтверждение тому, что предполагал с самого начала: в день распятия Ира бежала к Мессале. Он немедленно принялся разыскивать ее, но тщетно: более они никогда не слышали о египтянке. Голубая бухта, как ни радостна ее улыбка в лучах солнца, хранит темные тайны. Имей язык, она могла бы рассказать нам о дочери Балтазара.

Симонид дожил до глубокой старости. В десятый год правления Нерона он ликвидировал дело, которое так долго велось из дома над складом в Антиохе. Он до конца сохранил ясный ум и доброе сердце, и удача не оставляла его.

Одним из вечеров названного года он сидел в кресле на террасе склада. Бен-Гур и Эсфирь со своими тремя детьми были рядом. Течение реки покачивало последний из кораблей — все остальные были проданы. За годы после дня распятия только одно горе обрушилось на этих людей: умерла мать Бен-Гура, и это горе было бы безутешным, если бы не их христианская вера.

Корабль, который мы видели, появился за день до этого, привезя вести о преследованиях христиан, начатых в Риме Нероном, и собравшиеся на крыше обсуждали эти новости, когда появился Малух, по-прежнему служивший им, и подал Бен-Гуру пакет.

— Кто это привез? — спросил он, прочитай.

— Какой-то араб.

— Где он?

— Уехал сразу же.

— Слушай, — сказал Бен-Гур Симониду, и прочитал следующее:

«Я, Ильдерим, сын Ильдерима Щедрого, шейх племени Ильдерима — Иуде, сыну Гура.

Знай, о друг моего отца, как мой отец любил тебя. Прочитай присланное с этим, и ты узнаешь. Воля его — моя воля, и то, что он дает — твое.

Все, захваченное парфянами в великой битве, где он пал, я вернул: это письмо, другие вещи, месть и все потомство Миры, которая в его время была матерью многих звезд.

Мир тебе и всем твоим.

Этот голос из пустыни — голос

Шейха Ильдерима».

Бен-Гур развернул свиток папируса, желтого, как сухой тутовый лист. С ним приходилось обращаться бережно.

«Ильдерим, прозванный Щедрым, шейх племени Ильдерима — сыну, который унаследует мне.

Все, что я имею, сын, будет твоим со дня, когда ты унаследуешь мне, за исключением моей собственности в Антиохе, известной как Пальмовый Сад, а она отходит к сыну Гура, который принес нам такую славу в Цирке — ему и детям его навеки.

Не обесчесть своего отца.

Шейх Ильдерим Щедрый».

— Что скажешь ты? — спросил Бен-Гур Симонида. Эсфирь взяла бумаги и перечитывала их сама. Симонид молчал. Глаза его были устремлены на корабль, но он думал. И наконец заговорил:

— Сын Гура, — сказал он торжественно, — Господь милостив к тебе все эти долгие годы. За многое ты должен быть благодарен ему. Не пришло ли время окончательно решить, зачем он даровал тебе огромное и все возрастающее состояние?

— Я решил это давно. Состояние должно послужить даровавшему его, и не часть, а все. Этот вопрос давно стоял передо мной: «Какое использование будет наилучшим для этой цели?» И в этом я прошу у тебя совета.

Симонид ответил:

— Огромным суммам, которые ты передал церкви здесь, в Антиохе, я был свидетелем. Теперь, почти одновременно с даром щедрого шейха, приходят вести о преследованиях наших братьев в Риме. Здесь открывается новое поле деятельности. Свет не должен погаснуть в столице.

— Скажи, как я могу поддержать его.

— Я скажу тебе. Римляне, и даже нынешний Нерон, соблюдают святость двух вещей — других я не знаю — это прах умерших и места захоронения. Если ты не можешь строить храмы для служения Господу на земле, строй их под землей, а чтобы уберечь их от осквернения, переноси туда останки всех, кто умирает в вере.

Бен-Гур возбужденно выпрямился.

— Это великая мысль, — сказал он. — Я начну немедленно. Время не ждет. Корабль, привезший вести о страданиях наших братьев, отвезет меня в Рим. Я отправляюсь завтра.

Он повернулся к Малуху.

— Приготовь корабль, Малух, и будь готов ехать со мной.