Бен-Гур

Комната, о которой мы уже упомянули, называлась бы в настоящее время залом. Она была очень обширна, пол ее составляли полированные плиты, и освещалась она окнами с разноцветной слюдой. На стенах были лепные Атланты, не походившие друг на друга и поддерживавшие карниз, украшенный причудливыми арабесками всевозможных цветов – и голубыми, и зелеными, и тирского пурпура, и золотыми. Вокруг всего зала шли диваны, обитые индийской шелковой материей и кашмирской шерстяной. Посредине стояли столы и резные стулья в египетском вкусе. Пять люстр спускались с потолка на подъемных бронзовых цепях – по одной в каждом углу и одна в середине. Громадные пирамиды зажженных ламп освещали даже демонические лица Атлантов и резную работу карниза.

Выйдя от Симонида и его дочери, мы, переправясь через реку и пройдя сквозь ворота, охраняемые львами, войдем в разукрашенный зал.

Вокруг столов, сидя и стоя, и переходя от одного к другому, размещались около ста человек, на которых мы должны хоть мельком обратить внимание.

Все они молоды, некоторые почти дети. Все они итальянцы и преимущественно римляне, все говорят на чистом латинском языке и носят одежды великой столицы на Тибре, то есть недлинные туники с короткими рукавами, которые вполне пригодны для климата Антиохии, а в особенности для душной атмосферы зала. На диванах здесь и там валялись тоги и лацерны[39], некоторые роскошно вышитые пурпуром, и тут же рядом, на диване, удобно расположились и люди, утомленные то ли жарой и усталостью, то ли Бахусом.

Раздавались громкие голоса, порой слышался хохот, взрывы гнева и ликования, но надо всем этим царил какой-то непонятный стук. Подойдя к столам, мы поймем источник его появления. Вся компания занималась излюбленной игрой в шашки, шахматы и кости, а звук этот исходил от кубиков из слоновой кости, которые они громко трясли, и от движения фигур по доске. Из кого же состоит эта компания?

– Добрый Флавий, – говорил один из играющих, собираясь бросить свою кость, – видишь ты ту лацерну на диване, напротив нас? Она только что из лавки, и у нее на плече пряжка чистого золота шириной в ладонь.

– Ну что ж? – сказал Флавий, увлеченный игрой. – Я видел такие и прежде, и, клянусь поясом Венеры, не вижу в ней ничего нового.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего особенного, а только то, что я охотно отдал бы ее, чтоб найти человека, который знает все.

– Ха, ха! Я нашел бы тебе здесь немало народа, который согласится взять предлагаемое тобой, только за нечто более дешевое. Но давай играть.

– Вот – шах!

– Ну, пускай будет по-твоему.

– А на сколько шла партия?

– На сестерцию.

Они оба вынули таблички и сделали отметку; пока они прятали их обратно, Флавий продолжал:

– Человека всезнающего. Клянусь Геркулесом! Все оракулы перемерли бы.

– А что бы ты стал делать с таким чудовищем?

– Потребовал бы у него ответ на один только вопрос и затем перерезал бы ему глотку.

– На какой вопрос?

– В котором часу, нет, в какую минуту явится завтра Максентий?

– Хорош ход, хорош ход! Вот так! А зачем тебе знать минуту?

– Стоял ли ты когда с непокрытой головой под сирийским солнцем в гавани, где он должен пристать? Огни Весты не так жгут, и, клянусь нашим отцом Ромулом, я бы предпочел умереть, если мне так суждено, в Риме. Но, клянусь Венерой, ты, Флавий, снова обыграл меня! Я проиграл! О судьба!

– Ты хочешь еще играть?

– Да, мне нужно отыграться.

– Изволь!

И они играли партию за партией, и когда дневной свет, проникнув сквозь окна в потолке, заставил померкнуть свет ламп, он застал обоих игроков на том же месте, за тем же столом и за той же игрой. Как и большинство членов этой компании, они были военными атташе консула, ожидавшими его приезда и тем временем забавлявшимися.

Пока они разговаривали, в зал вошла другая компания и, не замеченная вначале, направилась к столу, стоявшему посредине. По-видимому, они только что вернулись с попойки, и многие из них с трудом держались на ногах. У вожака на голове был венок, что указывало на то, что пир был в его честь или же он был его хозяином. Вино, похоже, не произвело на него ни малейшего действия, разве только увеличило его сугубо римскую красоту. Он шел с высоко поднятой головой, губы и щеки его были румяны и глаза блестели. Одетый в безукоризненно белую тогу со множеством широких складок, он выступал слишком царственно для непьяного и для не кесаря. Подойдя к столу, он, нимало не церемонясь, очистил место для себя и для своих товарищей, а когда остановился взглянуть на игроков, они обернулись к нему и радостно воскликнули:

– Мессала! Мессала!

Тот же привет раздавался и в более отдаленных частях зала. Группы моментально распались, игры были прерваны и большинство бывших игроков направилось к центральному столу.

Мессала к этой демонстрации отнесся равнодушно и тотчас же обнаружил причину своей популярности.

– Твое здоровье, друг мой Друз, – обратился он к ближайшему игроку справа, – твое здоровье, и дай мне на минуту твои таблички.

Он приподнял восковые доски, взглянул на записи игроков и отбросил их в сторону.