Бен Гурион

Вполне понятно, почему Бен-Гурион настаивает на проведении судебного расследования дела, но его поведение не может не вызвать удивления. Потребовав от министра юстиции начать судебное расследование, он заявляет, что «не будет вмешиваться». 30 октября министр юстиции. Пинхас Розен представляет кабинету проект, который не отвечает требованиям Бен-Гуриона: он предлагает, чтобы министерская комиссия изучила все документы по этому делу и «определила план процедуры»; премьер-министр не принимает участия в дискуссии, не делает никаких замечаний. «Я ограничусь тем, что буду председательствовать на заседании кабинета», — уточнил он и отказался участвовать в голосовании.

Министры, проработавшие с ним много лет, знают, что он не скрывает своих возражений, если с чем-то не согласен. Если 30 октября он предпочитает не вмешиваться, то, несомненно, для того, чтобы продемонстрировать свою нейтральность, тогда как другие принимают его молчание за молчаливое одобрение проекта, который был принят двенадцатью голосами против двух воздержавшихся. Таким образом, министерская комиссия из семи человек будет создана без малейшего участия или возражения Бен-Гуриона. Рабочей партии Израиля можно вздохнуть: ужасное «дело» было отобрано у комиссии по иностранным делам и обороне и передано «в надежные руки».

«Комиссия семи» как ее незамедлительно назовет общественное мнение, будет работать с 3 ноября по 20 декабря 1960 года. Ей было поручено определить процедуру, то есть подготовить кабинету предложения о том, как лучше всего представить это «дело». Тем не менее Леви Эшколь, возглавляющий комиссию, представляет это по-иному. С самого начала он возражает против судебного расследования, решив, что комиссия поставит точку в дискуссии. Он добросовестно выполняет задачу, поставленную перед ним старой гвардией Рабочей партии Израиля и партийным аппаратом: восстановить мир внутри партии с тем, чтобы не допустить разногласий или раскола и «привести корабль в тихую гавань», другими словами, закрыть «дело» даже ценой капитуляции перед требованиями Лавона.

Помня об этой цели, Эшколь полагает, что «комиссия семи» должна сделать выводы по существу дела, что изменило бы заключение официальной комиссии по расследованию. Именно это и происходит. С первых дней работы комиссия тщательно изучает документы и обсуждает все факты, касающиеся этого «происшествия». Значительно превысив свои полномочия, она пытается ответить на вопрос, который явно выходит за пределы ее компетенции: «Кто отдал приказ?» Являя собой не юридическую комиссию, а политический орган, она даже не соблюдает элементарных правил, регламентирующих проведение судебного расследования: члены комиссии изучают только часть относящихся к «делу» документов и бесконечно спорят, разрешается ли им вызвать свидетелей. Наконец, они решают никого не вызывать и даже не слушают тех, кто на этом настаивает. Одновременно с этим министр юстиции решает направить должностное лицо в Париж с целью получить показания преемника Джибли — Иехошуа Гаркави и секретарши, печатавшей фальшивую копию того самого письма. Превышая полномочия, опираясь на неточные сведения, работая по сомнительной методике проведения следствия, подверженная откровенному давлению, 20 декабря комиссия наконец завершает работу. Заключение, которое она представляет кабинету, отнюдь не соответствует тому, что от нее требовалось, но полностью снимает с Лавона все обвинения: «Мы констатируем, что Лавон не отдавал приказа за подписью «старший офицер» и что «происшествие» было совершено без его ведома… Расследование по данному «делу» следует считать законченным».

Бен-Гурион не верит своим глазам. «Больше всего я был поражен, — напишет он, — увидев на этом документе подпись министра юстиции Пинхаса Розена». В ярости он находит самые суровые слова для оценки работы комиссии — «пристрастность и полуправда, выводы неправильны и несправедливы» — и отказывается принимать участие в голосовании по ее отчету. Восемь министров высказываются «за», четверо других, среди которых Абба Эбан и Моше Даян, воздерживаются. Тогда слово берет Старик: