Бен Гурион

Выступая на конгрессе 1933 года, Бен-Гурион подчеркнул необходимость срочного ускорения процесса иммиграции в Палестину. Он обеспокоен судьбой еврейского сообщества в Европе и со свойственной ему настойчивостью призывает британские власти к принятию соответствующих мер. Сэр Артур Уокоп, любезный джентльмен с изысканными манерами, не был готов к отражению мощной атаки нового сионистского лидера. Только человек без сердца или отпетый враг сионизма (а Уокоп не был ни тем, ни другим) мог устоять перед агрессивным поведением Бен-Гуриона. Вопрос был решен наполовину, и когда это стало возможным, сезонная эмиграционная квота была превышена. Поскольку британские власти установили квоту в соответствии с «экономической возможностью абсорбции» страны, Бен-Гурион превратился в настоящего эксперта и не замедлил узнать, сколько рабочих можно было бы трудоустроить на апельсиновых плантациях или на заводе, сколько поселенцев готов принять каждый киббуц. Он вникал в каждую мелочь и бился насмерть за каждый сертификат.

С той же скрупулезностью он изучает детали сионистской дипломатии в Лондоне. Нисколько не смущаясь, он игнорирует Соколова, председателя организации, и точно знает, что никто не может сравниться с Вейцманом, об уходе которого с политической сцены он глубоко сожалеет. Безжалостно критикуя его за мягкость и вечные колебания, он убежден в жизненной необходимости сохранения тесных связей с Великобританией, заставляя правительство последней ускорить создание «Национального очага» силой взятых на себя полномочий. Намеченная им политическая линия во многом совпадает с политикой Вейцмана.

Как и Вейцман, который, уязвленный непереизбранием на пост председателя, даже не появился на конгрессе 1933 года, Бен-Гурион приезжает в итальянский город Мерано с намерением встретиться с ним и наметить основы сотрудничества на ближайшие два года. Он высылает ему детальные отчеты, обращаясь к Вейцману почтительно, как ученик к учителю. Всякий раз, приезжая в Лондон для обсуждения вопросов иммиграции и размещения новых поселений, он помнит, что ключом к взаимопониманию с англичанами является именно Вейцман.

Социалистическое движение опасается, что одержанная им победа над ревизионистами не является окончательной. В Палестине нарастающее напряжение между двумя фракциями выливается во вспышку насилия. Из ложных принципов члены «Бетара» постоянно берут на себя роль штрейкбрехеров и рвут красные знамена движения юных пионеров. Весной 1933 — в начале 1934 года группы трудящихся дают отпор нападавшим, поколотив членов «Бетара» во время митингов и демонстраций. Руководители Рабочей партии не могут выработать единого метода противостояния агрессии «Бетара» и некоторые из них по идейным или тактическим соображениям отказываются быть втянутыми в порочный круг насилия, который только дискредитирует социалистическое движение.

Веря в правоту и мощь своего движения, Бен-Гурион проявляет решительность и выступает в защиту чрезвычайных мер:

«Нет ничего более смешного или преступного, чем борьба конституционными средствами с антиконституционными силами. В борьбе с «Бетаром» невозможно удовольствоваться взаимными обещаниями: чтобы оказать им достойное сопротивление, нам необходимо создать и поставить на ноги хорошо организованную силу».

В отличие от своих товарищей из руководства Рабочей партии, он не думает, что ревизионисты способны поставить под угрозу гегемонию социалистического движения. Он настаивает на их исключении из сионистского движения, поскольку уверен, что критическое положение еврейского населения в Европе требует максимального единства. Однако продолжение политического противостояния между социалистами и ревизионистами в Палестине и во всей диаспоре могло бы серьезно скомпрометировать усилия сионистов, а раскол в движении вызвал бы непредсказуемые последствия. Рассмотрев проблему со всех точек зрения, Бен-Гурион решает попытаться договориться с ревизионистами.