Люди, приходившие к Терезе, были не такого высокого ранга, как гости Алекса. Никаких режиссеров и сценаристов, никаких известных актеров и танцоров. Мелкие сошки, имеющие смутное отношение к театру и телевидению, рабочие сцены, девушки по связям с общественностью, переводчик, с которым Тереза подружилась, чтобы получше выучить английский. Гримерша, научившая Терезу всему, что знала сама; а у певца из клуба, куда часто ходили моряки, она научилась играть на гитаре и подхватила несколько песен. Никаких девушек из фавелы, никого, кто мог бы вспомнить, кем Тереза была еще не так давно. Среди гостей была молодая женщина, которую Тереза втайне считала своей удачей. Ее звали Инес, она была из хорошей семьи: ее отец был профессором университета, а сама девушка работала ассистентом в научной лаборатории. Тереза познакомилась с ней во время съемок короткого телефильма о генах и наследственности — о всяком таком: к отцу Инес обратились за информацией. Инес привлекал театр, как он привлекает тех, чья жизнь предопределена с самого рождения. Она считала, что обречена на предсказуемость.
Тереза восхищалась этой умной молодой женщиной, настолько образованной, что ее слова всегда удивляли Терезу возможностями, которых она и представить не могла. А Инес была очарована Терезой. В отличие от Алекса, который никак не отреагировал, когда Тереза рассказала ему, что ей пришлось пройти пешком несколько сотен миль, чтобы попасть в Рио, Инес хорошо понимала, от чего бежала Тереза. Она летала над обезвоженными регионами, где облака пыли стоят так высоко в воздухе, что сквозь них сверху почти не видно высохшей реки и домов, по самые крыши засыпанные песком. Она знала о фавелах. История Терезы вызывала в ней жалость, любопытство и нелегкие угрызения совести. В Рио бедность невозможно не заметить, она всегда рядом, преследует тебя на каждом шагу — это бездомные дети, бродяги, спящие на улицах, похожие на кучи выброшенной старой одежды, они собираются у фонтанов, словно стаи птиц, щебечут и кричат, потом пьют, словно птицы, и постоянно следят, не идут ли полицейские, боясь, что их могут посадить в тюрьму или даже убить.
Когда Инес узнала, что у Терезы в фавеле семья, она спросила, можно ли туда съездить; Инес всегда хотела попасть в фавелу, но боялась, а с Терезой она будет в безопасности. Сначала Тереза отказалась, испугавшись, что умная утонченная подруга начнет ее презирать, но потом согласилась. У нее были свои причины. Тереза велела Инес надеть туфли, которые невозможно испортить, а сама наделы джинсы, белую майку и туфли без каблуков. Женщины доехали на такси до места, откуда виднелась раскинувшаяся на склоне холма фавела, с трудом поднялись до самого верха по грязным дорожкам мимо лачуг и хижин. Отец спал на кровати, сооруженной из пластмассовых реек, привязанных к деревянному каркасу — все это нашли на свалке, — а мать сидела под маленьким навесом из мешков, натянутых на длинные палки, и держала на коленях больную девочку.
Когда мать увидела дочь, которая, не взглянув на нее, вручила конверт с деньгами, лицо ее не смягчилось. Она холодно поприветствовала Инес, но Тереза поняла, что та произвела на ее мать впечатление, потому что никто бы не принял эту девушку за проститутку, она казалась намного выше. Мать ничего им не предложила, Тереза прошла мимо спящего отца к полке, где в пластиковой бутылке стояла вода, налила по стакану себе и Инес; но присесть было некуда. Тереза заметила, что Инес не хотела пить из этого стакана — конечно, она боялась заразиться. Девушки стояли, мать сидела, обмахивая спящего ребенка, тупо глядя на крыши разбросанных лачуг. Потом она все же сдалась и спросила Инес, чем она занимается; Инес ответила, что работает в лаборатории. Сердитая женщина, не желающая улыбаться, все-таки положила ребенка и вынесла две табуретки, предложила одну Инес, другую Терезе. Потом спросила, где Инес и Тереза познакомились — в слове «Тереза» слышалось горькое обвинение, — и Инес ответила, что во время работы над телефильмом. Тереза хотела, чтобы разговор вышел на это, так и случилось: ее мать заметно смягчилась, на нее это произвело впечатление, и теперь, когда она смотрела на Терезу, хотя все время старалась не замечать свое униженное дитя, словно той не существовало, ее глаза наполнились слезами. Прощаясь, она обняла Терезу, чего не делала уже года два, расплакалась, Тереза тоже, и мать продолжала лить слезы, когда эти две симпатичные аккуратные девушки неловко спускались вниз по крутой тропинке к подножию холма.