Гренвилл и далее раздражал Франклина попытками скрыть тот факт, что его полномочия позволяют вести переговоры только с Францией и не предусматривают прямых переговоров с Америкой, которую Британия до сих пор не признавала как независимое государство. В начале июня Франклин вступил с ним в конфликт. Почему его полномочия, спрашивал Франклин, не позволяют ему иметь дело напрямую с Соединенными Штатами? Как сообщал на следующий день Франклин Адамсу, Гренвилл не смог дать удовлетворительного объяснения, но заявил, что, по его убеждению, просто произошла ошибка при переписывании старого текста полномочий британской делегации. Это, разумеется, не убедило Франклина. Он настаивал на том, чтобы Гренвилл получил новый документ с указанием полномочий до начала любых переговоров. Это не просто вопрос соблюдения протокола, как прекрасно понимал Франклин. Он настаивал, чтобы Британия по умолчанию признала независимость Америки как предварительное условие переговоров. «Я представляю, как не хочется королю делать первый шаг, — писал он Адамсу, — так как само предоставление таких полномочий явилось бы в некотором роде признанием нашей независимости»[517]
.Франклин был готов действовать в согласии с Францией, но не намеревался позволять Британии настаивать, чтобы Франция вела переговоры от имени Америки. Вержен с ним соглашался. «Они хотят вести переговоры с нами вместо вас. Но король [Франции] на это не согласится. Он полагает, что это ущемит достоинство вашего государства. Вы должны участвовать в переговорах сами». Все, что необходимо, добавил Вержен, так это чтобы «переговоры шли параллельно, а итоговые документы подписывались в один и тот же день».
Умышленно или нет, но Вержен дал Франклину свое молчаливое разрешение на начало сепаратных дискуссий с британцами. Поскольку британцы очень добивались возможности таких дискуссий и поскольку Британию на них представляли два соперничающих между собой дипломата, то Франклин имел в руках много рычагов воздействия. Когда Гренвилл в начале июня приехал в Пасси, чтобы еще раз попытаться добиться прямых переговоров, Франклин на этот раз решил скорее «уклониться от дискуссии», чем отвергнуть саму идею.
«Если Испания, Голландия и даже Франция будут настаивать на неразумных условиях, — спросил Гренвилл, — то следует ли полагать, что Америка станет воевать только за свои интересы?»
«В настоящее время нет никакой необходимости принимать во внимание соображения такого рода, — ответил Франклин. — Если какая-то из держав выдвинет нелепые требования, — продолжал он с улыбкой, — тогда у нас будет достаточно времени подумать, в чем заключаются наши обязательства».
Поскольку Гренвилл жаждал начала прямых переговоров, то был готов конфиденциально сообщить Франклину, что «он получил инструкцию признать независимость Америки до начала обсуждений условий соглашения». Освальд также хотел начала прямых переговоров и прибыл в Пасси двумя днями позднее, чтобы намекнуть о своей готовности представлять на переговорах Британию, если Франклин отдаст предпочтение ему. Он был скромен. Он настаивал, что не пытается занять место Гренвилла, так как уже стар и не нуждается в будущей славе. Но Фраклин понял, что теперь он находится в выгодной позиции, имея возможность выбора между двумя жаждущими претендентами. Освальд, более искушенный, чем Гренвилл, мог одновременно казаться и сильнее желающим мира, и более опасным. Он признавался, что мир «абсолютно необходим» Британии: «Наши враги могут делать с нами все, что им вздумается; сейчас они контролируют положение. Но с другой стороны, в Лондоне оставались и те, кто воодушевлен нашей недавней победой над французским флотом во время крупного сражения в Вест-Индии». Если он и Франклин не станут действовать быстро, эти люди могут сыграть решающую роль и война продолжится. Освальд предупреждал: ведется даже еще более серьезная дискуссия о способах финансирования дальнейших военных действий. Обсуждается отказ от выплаты доходов по облигациям на сумму более одной тысячи фунтов, что не затронуло бы бóльшую часть населения.
Франклин заметил, что рассматривает это как «своего рода запугивание». Однако Освальд сумел смягчить Франклина с помощью лести. «Он постоянно упоминал об огромном уважении, которое испытывают ко мне министры, — отмечал Франклин. — Они зависели от меня, потому что их страну необходимо извлечь из теперешнего отчаянного положения, так что, возможно, ни один человек никогда не имел столько возможностей сделать так много хорошего, как имею сейчас я».