Бенджамин Франклин. Биография

Вдвоем с мечтательным прожигателем жизни Ральфом Франклин нашел дешевые комнаты и работу в известной типографии Сэмюэла Палмерса. Ральф пытался устроиться актером, а затем журналистом или клерком. Он проиграл на всех фронтах, а деньги в это время брал взаймы у Франклина.

Это было странное и вместе с тем часто встречающееся содружество — между амбициозным и практичным парнем и беспечным романтиком. Франклин прилежно зарабатывал деньги, Ральф заботился о том, чтобы все они тратились на театр и другие развлечения, включая периодически случающиеся «интрижки с женщинами легкого поведения». Ральф очень быстро позабыл о жене и ребенке в Филадельфии, а Франклин, последовав его примеру, пренебрег своей помолвкой с Деборой и написал ей только единожды.

Эта дружба развалилась, что вполне закономерно, из-за женщины. Ральф влюбился в милую, но бедную молоденькую модистку, после чего у него наконец возник стимул найти работу. Он устроился учителем в сельскую школу в Беркшире. Ральф часто писал Франклину, отсылая отдельные части плохой эпической поэмы вместе с просьбами, чтобы друг приглядывал за его девушкой. Тот справлялся даже слишком хорошо. Он давал ей деньги, скрашивал ее одиночество, а затем («не будучи в это время скованным никакими религиозными узами») попытался соблазнить. Ральф вернулся в ярости, разорвал дружеские отношения и объявил, что этот проступок освобождает его от уплаты долгов, которые на самом деле составляли почти двадцать семь фунтов[57].

Позже Франклин пришел к выводу, что потеря денег компенсировалась избавлением от ноши, которую он влачил. Вырисовывается определенная закономерность. Франклин с легкостью общался с гениальными людьми и заводил приятелей, интеллектуальных партнеров, полезных покровителей, кокетливых почитателей. Но опыт Коллинса и Ральфа показал, насколько хуже давалось ему умение поддерживать длительную связь, подразумевавшую личное участие и эмоциональные вложения (даже в собственной семье).

Кальвинизм и деизм

Работая у Палмерса, Франклин помог напечатать тираж «Религия природы» Уильяма Волластона. Это трактат эпохи Просвещения, в котором отстаивалось мнение, что религию нужно рассматривать через призму науки и окружающей среды, а не через призму Божественного откровения. Из-за своей юности и недостатка образования Франклин с пылу с жару решил, будто Волластон в общем прав, хотя ошибался в некоторых частностях. Поэтому он изложил свои собственные размышления на тему в сочинении, написанном в начале 1725 года, назвав его «Трактат о свободе и необходимости, удовольствии и страдании».

Здесь Франклин связал теологические предпосылки с логическими аргументами и в результате сам порядочно запутался во всем этом. Вот пример: Бог «всемудр, всеблаг, всемогущ», — постулировал он. Таким образом, все, что существует и происходит, существует и происходит с Его согласия. «То, на что Он дает согласие, должно быть добром, потому что Он — это добро; таким образом, зла не существует».

Более того, счастье существует только как противоположность несчастью, и без второго человек не может существовать. По этой причине они противостоят друг другу: «Поскольку боль естественным и неизбежным образом влечет за собой удовольствие, равное по силе, каждое живое существо должно на любой стадии жизни в равной мере испытывать эти ощущения». Попутно Франклин развенчал (как минимум для собственного удовольствия) концепцию бессмертия души, свободы воли и основополагающее убеждение кальвинистов о том, что людям предначертано быть или спасенными, или проклятыми. «Человек не может делать то, что не является добром», — заявил он, и все «должны одинаково оцениваться Создателем»[58].

«Трактат» Франклина не относится к философским шедеврам. И вправду, этот текст оказался, как он признавал позже, столь мелким и неубедительным, что стыдно было признавать свое авторство. Он напечатал сотни копий, а затем, назвав это промахом, сжег все, которые смог достать.

Скажем в его защиту, что и более зрелые философы на протяжении веков терялись в попытках разобраться в вопросе о свободе воли, согласовав ее с волей всезнающего Бога. И многие из нас, возможно, помнят — или содрогнутся, вспоминая, — заметки, сделанные на первом курсе в общежитии в возрасте девятнадцати лет. Тем не менее, даже повзрослев, Франклин так и не стал полноценным философом на уровне своих современников Беркли и Хьюма. Как и доктору Джонсону, ему было комфортнее проверять идеи на практике, в ситуациях реальной жизни, чем строить метафизические абстракции или дедуктивные доказательства.