Бенефис

Внезапно внимание ее сосредоточилось и остановилось именно на этом последнем факте. «Бедный Главный врач» – неожиданно для самой себя пожалела его Мячикова, вспомнив о тех временах, когда на первом этаже трехэтажного здания «скорой» была организована столовая, где подавались горячие обеды и ужины суточным линейным бригадам, и куда вся администрация, включая отдел кадров, бухгалтеров и истопников с самых дальних подстанций, подтягивалась к обеду. Просуществовало это всего два месяца и когда оказалось, что будто бы съедено на несколько лет вперед, то не только линейные бригады, но и Главный врач вместе с истопниками, лишились возможности что-нибудь перекусить в соответствующей обстановке.

– Ну что там с этой больной? – довольно внятно спросил Главный врач, перестав жевать и глядя теперь в одну точку где-то в области ее переносицы, что немедленно отозвалось легким зудом.

Вначале показалось, что он спрашивал о чем-то таком, к чему она отношения не имела, но – глядя на него, пытаясь вспомнить и что-то уже вспоминая, – теперь она не торопилась с ответом. Это была тактика, выработанная годами. Тем временем на память пришло его фольклорное имя, которое он, наверняка, знал. Борясь с искушением рассмеяться, чего сейчас делать было нельзя и даже опасно, она продолжала молча смотреть на эту статичную позу, на устремленный куда-то в ее переносицу ускользающий взгляд, слушать короткие круглые фразы – такие короткие и такие круглые, что, казалось говоря, он не открывает рот до конца, и красивое слово «Фазан» возвращало и возвращало воображение на зеленую лесную лужайку, точь-в-точь, как зеленый пиджак, видневшийся из-под его распахнутого халата.

Окончательно употребив рыбку, Фазан взял паузу.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Напомните, – наконец произнесла Мячикова, прекрасно понимая, что эти точечные, угольного цвета, глазки, уставившиеся ей в лицо, пристально изучают на нем каждый мускул, каждое движение: не дрогнет ли веко, не запнется ли.

И тогда, словно Иоанн Креститель, который видел, как в Христа вошел Святой Дух, он, будто поймав ее на чем-то лживом, скажет: «Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Так что там было?».

– Так, что там было? – и в самом деле спросил Фазан.

И Лизавете Петровна показалось, что она ослышалась. «Что там было?» донеслось до сознания снова. И она опять увидела этот не до конца открывающийся рот, в котором уже не было рыбки, но были какие-то слова, обращенные к ней, и его жесткую, с заметной проседью, кудрявую шевелюру, которая, вместе с головой на вполне крепкой шее, застыла в положении «вправо». Так и не вспомнив ничего конфликтного, Лизавета Петровна молча стояла, глядя на этого доморощенного пророка, не говоря ни слова. Если бы ни его нецивилизованность в том смысле, в каком о цивилизованности говорят применительно к правовому управлению коллективом, – наблюдать за ним было бы сущее удовольствие. Но делать это надо было незаметно, поскольку все, претендующие на роль пророков, обыкновенно недоверчивы и злопамятны, как папуасы.

– Итак, трое суток назад вы выезжали на вызов, – снова заговорил Главный. – Женщина на улице сбита машиной. Фамилия – Канитель или Кантель (еще раз прочитал он карту вызова, лежащую на столе). Там что, сотрясение?

– Нет. Там не было сотрясения, – отвечала Мячикова, только теперь вспоминая в подробностях этого вызова. – Легковая машина остановилась прямо в нескольких сантиметрах от нее. И она ударилась о бампер коленом. Сама. Там была только ссадина. Гемодинамика нормальная. Чувствовала она себя хорошо. И сразу ушла.

– А вы предложили приемный покой? Травмпункт, наконец?

– В этом не было необходимости, – отвечала Мячикова.

– Так вот, теперь эта женщина лежит в больнице скорой помощи без сознания, – почти весело договорил Главный, приняв нейтральную позу и предоставив Мячиковой возможность разглядывать его профиль.

– Там не было сотрясения. Там вообще не было головы, то есть я хотела сказать – не было ушиба головы. Только колено, – настаивала Лизавета Петровна.

– Значит, было, – Главный вновь посмотрел в область Мячиковской переносицы. – Начмед звонил домой. Там сказали – сотрясение.

– Но ведь не было удара по голове. Только ссадина колена, – упавшим голосом сказала Лизавета Петровна, удивившись тому, что начмед звонил домой, а не в больницу.

Начальник криво ухмыльнулся, как делал всегда, когда считал себя правым. Зазвонил телефон.

– Выйдите, – кивнул он Мячиковой на дверь, сделав неопределенную гримасу и уже слушая, что ему говорили по телефону.

Оказавшись в приемной, Мячикова подошла к окну. Мокрый снег, облака, плывущие вслед за ветром, дорожное происшествие, перекрывшее и без того забитую автотранспортом улицу. Суета, которая никогда не станет ничем, кроме себя самой.

– О-той-ди-те от окна! Вы мне свет за-го-ра-жи-ва-е-те, – обнаружилась опять «птица Феникс».

Мячикова подумала о странном сером дне, наполненном облаками и птичьими ассоциациями. Отойдя от окна, села на стул у двери кабинета Главного и молча, поджав под стол ноги, ждала, когда ее позовут.