Бенефис чертовой бабушки

– Кстати, в каком состоянии, Дима, она у нас находилась? – к слову поинтересовалась подруга.

– В состоянии анафилактического шока четвертой степени. Самой тяжелой… – невольно нарушил привычную тактику поведения Дмитрий Николаевич. – Я сапожник. Не смог уловить биение пульса, зрачки у нее были расширены, на свет не реагировали. Да еще эта синюшность лица, вываленный язык, сильный отек шеи… Признаки отека Квинке принять за признаки насильственного удушения!.. Непростительная промашка! Но насколько поразительная женщина, а? Судя по всему, коллапс развился молниеносно. Опасность этого состояния в том, что смертельный исход наступает, как правило, в первые три – десять минут. Точка отсчета – момент попадания аллергена в организм. Поразительная женщина! Сумела обмануть смерть.

– Причем не один раз! Светлану Никитичну завтра выпишут? – пользуясь Наташкиной безнаказанностью, спросила я.

Димка удостоил меня укоризненного взгляда:

– Ирина, ну ты хоть немного задумывайся, перед тем как задавать глупые вопросы. Женщина, можно сказать, только с того света вернулась. С помощью врачей, разумеется. Правильно дозированные адреналин и глюкокортикоиды… Но артериальное давление и перфузия мозга низкие. Для улучшения кровоснабжения пришлось уложить ее в несколько наклонном состоянии – головой вниз. Если бы она еще не сопротивлялась…

Я почувствовала себя пешкой, но тем не менее важно кивнула головой: рапорт принят. Какие-то глюкокор… И не выговоришь. Глюков у нее и так хватало.

– Ты сказал, что пик смертельной опасности при крайне тяжелой степени анафема… Извини, язык заплетается, – я виновато улыбнулась.

– Анафилактического шока, – с готовностью подсказала подруга. – Приходится на первые десять минут.

– Именно так! – обрадовалась я. – Получается, что Светлана Никитична пережила несколько атак аллергической реакции. После первой она довольно легко оклемалась. В ночь, когда ее покойный муж коту хвост отдавил. Помните? Лежа в кровати, жаловалась на головную боль, шум на улице, который фактически вырабатывался ее ушами. И вся она была такая вялая, слабая….

– Съела что-нибудь не то. Или выпила, – фыркнула Наташка.

Димка оживился:

– Ирина, я могу тебя попросить приготовить мне на ужин что-нибудь легкое?

– Сосиски «фри», пюрешка.

– Можешь, – благосклонно разрешила Наташка, сдержав мой порыв пробежаться к плите. – Быстренько попроси, и мы пойдем отдыхать.

– Стакан кефира или молока, насчет сосисок даже не знаю…

– Вторая снизу полка дверцы холодильника. Бутылка минеральной воды. Всю не пей, оставь на завтрак.

Димка вытянулся во весь рост и посуровел.

– Где Борис?

– Он несъедобен! – отрезала Наташка, не давая мне смягчить ситуацию. – И чего выпендриваешься, Ефимов? Глаза-то голодные. Стакан кефира! Ирка, это ты Ефимова набаловала. Ждет, когда уговорят на полсосиски, при этом незаметно умнет десяток. В гостях, милый, свою волю не творят.

– Где Борис? – неожиданно улыбнулся Димка.

– Димочка, его сейчас лучше не трогать, – обрадовалась я возрождению в муже человечности. – Он при исполнении… Помнишь художественное полотно Кузьмы Петрова-Водкина? «Купание красного коня» называется. Живописный буревестник грядущей революции.

– Хочешь сказать, что вы на Бориса взвалили все тяготы домашнего хозяйства? Как на ломовую лошадь?

Димка старательно умывался, сунувшись с головой под кран.

– Лошадь, она женского рода, а Боря – мужик, – внушительно заметила Наташка.

– Не принципиально, – отметила я. – Петров-Водкин своего красного коня тоже писал со старой деревенской кобылы. Уж очень морда у нее была выразительная.

– Тебе, может и не принципиально, а лично мне… Зачем мне старая деревенская кобыла с выразительной мордой?

– Так какое отношение картина имеет к Борису?

Димка ловко кинул в меня свернутое комком мокрое полотенце. Я своевременно пригнулась, и оно угодило в дремлющего на лавке Басурмана. Кот подпрыгнул, выругался кошачьим матом и сиганул в коридор.

– Ефимов, ты чё?!

– Ничё. Это он от голода бесится, – пояснила я, вытаскивая из холодильника сосиски.

Димка смущенно почесывал затылок, раздумывая, стоит ли доказывать, что просто пошутил. А я, мол, этой шутки не поняла, иначе бы сработала голкипером. Наташка посетовала на то, что зря мы не живем в Америке, там Ефимова уже давно бы привлекли к ответственности за жестокое обращение с женой и животными.

– Только после вас! Зачем обрядили Бориса в шкуру красного коня?

– Ты глубоко заблуждаешься!

Я мстительно выловила из кастрюли четвертую сосиску. Обойдется тремя.

– Борис в своем истинном обличье купает в реке двух краснорожих жеребцов Брусиловых. Полчаса назад закинул их в воду. Наверное, еще не вымочились как следует.

– Не нравится мне эта картина, – задумчиво произнесла подруга. – Уж слишком красный этот «Красный конь». Жаль, что его выкупать так и не успели. Наверняка бы цвет поблек.

– Зачем? – удивился Димка, сунувшись в кастрюльку с сосисками и со словами «не пропадать же добру», закидывая в нее отложенную мной в сторонку сосисочную единицу.