Бенито Муссолини

«Можно считать, — записал в свой дневник Чиано, — что уничтожено четыре дивизии». На следующий день Муссолини признал, что Италия потерпела поражение. В начале января пала Бардиа и разбитая в пух и прах итальянская армия, многие подразделения которой сражались с храбростью, достойной лишь сожаления, против противника, ведомого гораздо лучшим командованием и, к тому же, несравнимо лучше экипированного, была отброшена назад к Тобруку. Муссолини оставался спокойным, — «нечеловечески хладнокровным», как описывал Чиано поведение дуче на заседании Совета министров 7 января, когда он признал, что для любой армии рано или поздно наступает день поражения. Но не так-то легко было для дуче скрыть чувство смятения, вызванное в нем рецептом лекарства, прописанного Гитлером для исправления военной ситуации в Северной Африке. Он был готов согласиться с тем, что Роммель, действительно, блестящий генерал, но для дуче было слишком трудно смириться с тем фактом, что один-единственный немецкий генерал со сравнительно небольшим контингентом немецких войск смог кардинально изменить ход войны в Северной Африке, пробыв там всего несколько недель. Мрачно сравнивая Роммеля, который всегда находился в своем танке во главе наступавших немецких колонн, с Грациани, который укрывался «на глубине семидесяти футов под землей в римской гробнице», дуче не мог не отнести победы в пустыне на счет немецких войск, а не итальянских. Муссолини приказал Грациани предстать перед лицом следственной комиссии, которая осудила поведение человека, не вызывавшего теперь у дуче никаких чувств, кроме презрения. Выводы комиссии были восприняты с глубоким удовлетворением Бадольо, который терпеть не мог своего бывшего, более популярного, коллегу. Но Бадольо, так же как и Муссолини, оба они прекрасно понимали, что, на самом деле, стоило винить не только одного Грациани. Военная разведка, одно из немногих подразделений итальянской армии, действовавших успешно, имела в своем распоряжении перехваченные американские секретные радиотелеграммы, которые свидетельствовали о том, насколько слабее — и по численности, и по вооружению — были английские войска в Северной Африке. И менее компетентный, чем Грациани, генерал смог бы остановить их, если бы войска были должным образом подготовлены к войне, снаряжены и хотели бы сражаться. «Но что можно было поделать, — раздраженно задавался вопросом Грациани в своем письме к жене, — ведь нельзя же пробить броню ногтями пальцев!» Бадольо, который в качестве начальника генерального штаба с 1926 года в течение пятнадцати лет отвечал за перевооружение итальянской армии и ее готовность к военным действиям, и Муссолини, который закрывал глаза на явную бездарность Бадольо, должны были оба нести ответственность за поражения армии. Но в то время, когда Бадольо и Грациани обвиняли друг друга, Муссолини, в свою очередь, обвинял их обоих и тем сильнее подвергал их уничижительной критике, чем громче были успехи немецкой армии. Когда Роммель был повышен в звании до фельдмаршала, то Муссолини жаловался, что Гитлер сделал это специально, чтобы «подчеркнуть немецкий характер сражений в Северной Африке», и ответил Гитлеру тем, что произвел генерала графа Уго Кавальеро, преемника Бадольо на посту начальника генерального штаба, в маршалы, хотя мнение дуче о нем не было более высоким, чем о других его генералах. «Кавальеро всегда полон оптимизма, — отмечал Де Боно, — это единственная причина, в силу которой дуче предпочел его другим». Кавальеро также был, по мнению Чиано, раболепен до абсурдности и «был готов бить поклоны каждому общественному туалету, если бы это способствовало его продвижению по службе» [26] .