Бенито Серено

Бенито Серено.

Доктор Росас.

Если считать, что показания Бенито Серено послужили ключом к замку загадок, ему предшествовавших, в таком случае «Сан-Доминик» можно уподобить теперь тайному склепу, двери которого наконец оказались распахнутыми.

До сих пор природа нашего повествования требовала, помимо неизбежного запутанного начала, еще и нарушения последовательности в изложении событий; они излагались здесь в обратном порядке, а иногда и вовсе просто без всякого порядка; последнее справедливо и в отношении тех оставшихся абзацев, которые заключают весь рассказ.

Во время долгого благополучного плавания до Лимы были, как уже говорилось, несколько дней, когда к дону Бенито начало было понемногу возвращаться здоровье или по крайней мере душевное спокойствие. И пока вновь не наступило ухудшение, между двумя капитанами много раз происходили самые задушевные беседы, которые братской непринужденностью так разительно отличались от прежней искусственной замкнутости.

В этих беседах не единожды было повторено, как трудна была для испанца роль, которую навязал ему Бабо.

— Ах, дорогой мой дон Амаза, — сказал как-то дон Бенито, — в то самое время, когда вы находили меня угрюмым и неблагодарным, когда, более того, вы, по собственному признанию вашему, готовы были заподозрить во мне вашего будущего убийцу, — в то время сердце мое сжималось и холодело, — я не мог глядеть вам в лицо, терзаемый мыслью о том, какая страшная угроза нависла над моим благодетелем. И, клянусь богом, дон Амаза, едва ли один страх за собственную жизнь заставил бы меня совершить тот прыжок в вашу шлюпку, меня подвигло сознание, что, если вы, мой лучший друг, ничего не ведая, вернетесь к себе на корабль, в ту же ночь на вас и на всех, кто с вами, нападут, когда вы будете спать на своих койках, и вы никогда уже больше не проснетесь на этом свете. Вообразите себе на мгновение, ведь вы ходили по палубе, сидели в каюте, а под вами был настоящий пороховой погреб. Один мой намек, одна отдаленнейшая попытка к взаимопониманию между нами, и смерть, мгновенная смерть — и моя, и ваша — была бы завершением этой сцены.

— Правда, это правда! — воскликнул, вздрогнув, капитан Делано. — Вы спасли мне жизнь, дон Бенито, а не я вам. Спасли при полном моем неведении и даже противодействии.

— Нет, друг мой, — возразил испанец с почти религиозной учтивостью. — Вас хранил господь, а меня спасли вы. Когда только подумаю, как вы себя вели, — о ваших улыбках и насмешках, о неосторожных словах и жестах! — за меньшее они убили моего штурмана Ранедса. Но у вас была охранная грамота царя небес, и с нею вы счастливо прошли через все опасности.

— Да, я знаю, во всем воля Провидения, но в то утро у меня было особенно хорошее расположение духа, а зрелище чужих бедствий — хоть и притворных, — по счастью, добавило к моему природному добродушию еще толику сострадания и милосердия. Иначе, несомненно, какое-нибудь неудачное слово, обращенное мною к неграм, привело бы, как вы говорите, к плачевной развязке. Притом же эти три чувства глушили всякое возникавшее у меня подозрение — когда за понимание правды я мог бы поплатиться жизнью, даже не спасши взамен жизни чужой. Лишь под самый конец подозрения мои возобладали, но вы знаете, как далеки от истины они оказались.

— Действительно, далеки, — грустно ответил дон Бенито. — Подумать только, вы провели со мною вместе целый день, стояли и сидели рядом, разговаривали, смотрели на меня, пили и ели со мной за одним столом, и, однако же, после всего этого вы схватили меня за горло, почтя негодяем человека не только невиновного, но и самого жалкого из смертных. Вот каково могущество злого обмана. Вот как могут заблуждаться даже лучшие из людей, судя о поступках другого, чье положение им известно не до самых последних глубин. Но ваше заблуждение было вынужденным, и вы своевременно прозрели правду; жаль, что так бывает не всегда и не со всеми.

— Мне кажется, я вас понимаю, дон Бенито, вы делаете обобщения, и довольно печальные. Но ведь прошлое прошло — к чему выводить из него мораль? Забудем о нем. Взгляните, это яркое солнце ничего не помнит, и синее небо, и синее море тоже; они начинают жить наново.

— Потому что у них нет памяти, — грустно прозвучало в ответ. — Потому что у них нет души.

— Но разве не задушевны эти теплые пассаты, дон Бенито, разве своим ласковым прикосновением не приносят они исцеления и вашей душе? Верные друзья пассаты, они отличаются постоянством и теплотой.

— Их постоянство лишь стремит меня к моей могиле, сеньор, — последовал вещий ответ.

— Дон Бенито, вы спасены! — с болью и удивлением воскликнул капитан Делано. — Вы спасены, дон Бенито. Откуда же падает на вас эта тень?

— От негра.

И мрачный человек умолк, задумчиво кутаясь в плащ, точно в гробовые пелены.

В тот день их разговор больше не возобновлялся.