Бенкендорф

Резоннее всего предположить, что в соответствии с воинской субординацией записка Грибовского попала сначала к начальнику штаба гвардейского корпуса, затем к Васильчикову и только потом к государю. Признания Бенкендорфа в том, что он «сообщал о бесчестном сообществе (ип societe infame) императору Александру, когда был начальником штаба Гвардейского корпуса»127, вовсе не означают, что генерал-адъютант сообщал об этом лично, а тем более — что он лично написал записку. А. Н. Пыпин замечал в своё время: «…Явилась недавно в печати „Записка о тайных обществах в России, составленная в 1821 году“… Присвоение этой записки Бенкендорфу не совсем ладит с свидетельством „Донесения“ о записке, найденной в кабинете государя, и по другим сведениям, эта последняя записка (или ей подобная) о тайном обществе и съезде его членов в Москве, в 1821, была представлена императору в мае 1821 М. К. Грибовским, секретным агентом, служившим тогда в Главном штабе, через кн. Васильчикова».

В последнюю неделю мая 1821 года, в Царском Селе, именно после предоставления упомянутой записки Васильчиковым, произошла знаменитая сцена, когда Александр I произнёс: «Мой дорогой Васильчиков, вы, служивший мне с самого начала моего царствования, знаете, что я разделял и поощрял эти заблуждения», — и, после паузы: «Не мне их судить»128 (по другой версии, император сказал: «Никогда не прощу себе, что я сам зародил первое семя этого зла»129). Бенкендорф не мог быть в это время в Царском Селе и вообще виделся с Александром только мельком. В мае он «имел честь представиться» императору, возвращавшемуся с европейских конгрессов, на марше, в Порхове, близ Великих Лук. Генерал-адъютант был принят коротко и холодно как один из виновников «семёновской истории», чья версия выступления Семёновского полка (хотя и подтверждённая позже следствием) не совпадала с представлениями государя о «всемирном заговоре» злых сил130. Впрочем, Александр вообще встретил свою гвардию с явным недовольством: «Государь, сев на лошадь, подскакал к колоннам и стал их объезжать кругом; с людьми несколько раз здоровался, офицерам — ни слова! Лицо его было гневно. Во время объезда он не переставал горячо говорить полковому командиру, за ним следовавшему; в его голосе слышался выговор. Мне удалось, когда он проезжал мимо меня, уловить следующие слова: „…перед взводом, а суются делить Европу“»131.

После той встречи Бенкендорф не видел императора несколько месяцев. Дело в том, что весной 1821 года, в самый день Пасхи, Александр прислал приказ всей гвардии отправляться «проветриться» к западным границам России. Формально это была подготовка к возможному походу в Италию, но в куда большей степени — профилактика: полевые условия не дают войскам «засахариться», отучают от столичной неги, отрывают пресыщенных жизнью гвардейцев от привычных удовольствий. Бенкендорф, находившийся при войсках, был уверен, что помощь австрийцам в Италии послужила только правдоподобным предлогом (la pretexte etoit plausible) для вывода потерявшей царское доверие гвардии подальше от столицы132.

Поход гвардии запомнился Александру Христофоровичу тем, что совершался по территориям, недавно пострадавшим от страшного неурожая. Он отмечает картины крестьянских бедствий и одновременно стремление гвардейских солдат и офицеров помочь несчастным, хотя бы накормить голодных133.

К осени 1821 года гвардия расположилась в Витебской губернии. В середине сентября император Александр приехал к войскам, собранным у Бешенковичей, и 17-го устроил смотр, результатами которого неожиданно остался удовлетворён. Гнев и страх, связанные с возмущением семёновцев, постепенно улеглись, гвардия была «прощена».

Один из участников торжеств вспоминал: «В один день назначен был парад, и несметные полки покрыли стройными рядами поля Бешенкович. Государь стал объезжать фронт и подъехал к новосформированному Семёновскому полку. Всем заметно было, что ему тяжело и грустно не видеть в рядах его тех солдат, которых он почти всех знал лично. Погода была сырая, взводы как-то уныло прошли мимо государя…»134