Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

Новый был мрачен. Сразу при встрече выразил недовольство. И сам поехал проверять. Пробовал воду из скважин. Кивал: жаль, глубже пока не можем. Топал по тротуарам. Диабаз — тяжелый камень. А ракушечником мостить не годится. Под городом рыть не стоит, дома осядут. А если разбирать остатки старого турецкого замка Хаджи-бея? Уже жители растащили на дома? Шустро.

По мере объяснений лицо государя светлело. Тогда ли решил поручить Воронцову осаду Варны? Или позже, когда ранили командовавшего А.С. Меншикова? Бенкендорф и подсказал: возложите дело на Воронцова — снабжение армии, госпитальную службу наладил, но этого ему мало, человек с размахом.

За четверть века они всегда оставались друзьями, что бы между ними ни случалось. С последней встречи в 1827 г. брат Михайла окончательно поседел. Стал больше сутулиться и как-то нездорово вздергивать плечами, жаловался на приступы лихорадки. Впрочем, много еще осталось от прежнего — сухощавого красавца, чей благородный вид и нездешняя джентльменская манера держаться поражали окружающих. Сам Бенкендорф полюбил его не за них. Добрый, очень щепетильный человек, хотя и скрытный.

Они вместе служили на Кавказе еще юношами в 1801 г. Тогда Михаил вроде бы даже опекал беспечного Христофорова сына. Удивился, когда в деле его друг оказался головокружительно храбр. Так храбр, что даже видавшие виды "кавказцы" вскоре научились выговаривать его фамилию. Рота тянулась за командиром, и после череды боев на Куре за ней закрепилась репутация отчаянной. Надо ли было навести мост через реку под обстрелом противника или совершить рейд в глубь немирной территории по балкам и ущельям до самого Казбека, Бенкендорф легко брался за это и выходил сухим из воды.

Потом, когда дороги развели друзей по разным армиям, они часто встречались и много писали. Кто теперь кого опекал? Кто кому был обязан?

Воронцов прискакал в лагерь под Варной в коляске, за три дня проделав путь из Одессы. Все осмотрел, после чего засел в палатке с Александром Христофоровичем. Говорили сначала о войне. Понимали, что за спиной у турок британцы. Англия — великая морская нация. Русские — народ сухопутный. Двум державам тесно. И если молодой император этого не понимает, его будут учить. И персами, и турками, и поляками, а если понадобится… то и собственными силами Британии.

Бенкендорф вспомнил, как Воронцов по секрету показал ему британскую карикатуру. Там особенно зло нападали на Россию. И особенно яростно защищали Порту. Пока государя рисовали верхом на двуглавом орле, орущем обоими клювами: "War! War!" — еще ничего. Но тут появился бильярдный стол, вокруг которого сгрудились все монархи Европы. С одной стороны молодой русский царь с кием забивал шары в лузы. С другой… никого не было. Сбоку в ужасе прыгал султан в шароварах и феске и рвал на себе волосы. А напротив с флегматичной улыбкой сидел премьер-министр герцог Веллингтон и опирался на кий.

Любому, кто смотрел картинку, становилось ясно, что мы играем не с турками.

Потом вспомнили о двух неприятных вещах. Прежде всего о Ермолове. Всех в армии занимало падение сей вершины. Из "проконсулов" в отставку. Воронцов негодовал. Бенкендорф его осаживал сведениями из Следственного комитета.

Государь Ермолова оставил в должности, несмотря на явные улики. Если бы при нападении персов Алексей Петрович показал, что стеной сторожит Кавказ, на все россказни против него закрыли бы глаза. Но Ермолов попятился. Пришлось посылать Паскевича. И тот с чужими войсками, которые его не хотели и не признавали, отбился. Да как отбился! Погнал персов аж за Эривань. Теперь Ермолов сидит в Москве и над всеми издевается. Эривань — сарай сараем, нечем гордиться. Так почему же он сам не взял город, раз там тыны из глины?

Говорили, что они с государем, тогда еще великим князем, впервые схлестнулись в Париже в 14-м году. Августейший брат на маневрах послал Николая Павловича выразить артиллеристам свое неблаговоление. Тот, как водится, вздумал повысить на генерала голос. Ермолов, экий богатырище, смерил мальчишку тяжелым взглядом и бросил: "Ваше высочество слишком молоды, чтобы кучиться, а я сед, чтобы слушать".

Не это ли причина взаимной неприязни? Не месть ли со стороны государя?

Любви, конечно, между императором и Ермоловым быть не могло. Ибо Ермолов друг Константина. Но государь умеет обуздывать свою неприязнь. Научился. А вот Алексей Петрович, как доносят из Москвы, нет.

Воронцов понял: в Ермолове опасаются честолюбия, древнеримских замашек. Считают, будто он мнит себя новым Бонапартом. Может, и правы.

БРАТ МИХАЙЛА

Второй предмет, о котором они говорили, — Пушкин. И тут генерал-губернатор вообще не нашел что сказать хорошего. Он терпеть не мог такие характеры, как у Байрона, и людей, которые ведут себя так, что всем остальным становится неловко.

Но вот за жену — паче общего убеждения — был спокоен.