Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

„Нельзя, батюшка, — хитро прищурился казак. — Я дал обет, что все, что побогаче, если Бог сподобит меня к занятию от вражьих рук Москвы, все ценное, доставшееся моим казакам, отправить в храм Божий на Дон, а данный завет надо свято исполнять“.

Так выглядела освобожденная Москва без героических прикрас. Две недели Бенкендорф, как умел, наводил порядок. А хаоса становилось только больше вместе с возвращавшимися в город беженцами. Холода крепчали, жить людям было негде, есть надо. Посему Александр Христофорович несказанно обрадовался, когда в столицу прибыл граф П.В. Голенищев-Кутузов, прежде генерал-полицмейстер Петербурга, а ныне уполномоченный государем новый комендант.

Тот радовался, что первые, самые страшные, дни в оставленном городе, когда от безвластия каждый кидается с ножом на каждого, уже пережиты. И пережиты не им. 23 октября Летучий корпус выступил навстречу ветру и крепчавшему морозу.

Думал ли тогда Бенкендорф дожить до конца войны? А до новой коронации?

„РАЗВРАТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ“

Во всяком случае, не предполагал, что окажется ответственным за опального поэта, которого император намеревался вернуть.

Между тем Висковатов еще в феврале сообщал, что „известный по вольнодумным, вредным и развратным стихотворениям… и ныне при буйном и развратном поведении“ Пушкин „открыто проповедует безбожие и неповиновение властям“. Якобы при получении известия о кончине государя Александра Павловича он „изрыгнул“ ругательство: „Наконец, не стало Тирана, да и оставший род его недолго жить останется“.

Висковатов еще с 1811 г. служил в канцелярии министра полиции, но, сам был не чуждый сочинительству, мог просто ревновать к босоногой музе Пушкина. Откуда ему было знать, как круто изменятся правительственные намерения?

Сам Александр Христофорович больше доверял мартовскому донесению полковника И.П. Бибикова — своего родственника по супруге и падчерицам. Тот уже чувствовал новые ветры и был не склонен к строгостям.

„Выиграли ли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым? — рассуждал Бибиков о недовольных. — Эти молодые люди, оказавшись в одиночестве, в таких пустынях, отлученные, так сказать, от всякого мыслящего общества, лишенные всех надежд на заре жизни, изливают желчь, вызываемую недовольством, в своих сочинениях наводняют государство массою мятежных стихотворений, которые разносят пламя восстания“.

Все так. Во время следствия более чем у половины арестованных нашли „куплеты“ Пушкина, Да и сослан он был из столицы в Кишенев разве не за прославление „вольности“?

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу!
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу…

Так ли уж сильно это отличается от „тирана“ по адресу покойного Александра 1 и уверений, что „род его недолго жить останется“?

Кажется, было еще явление Пушкина в театр с портретом Л.-П. Лувеля — убийцы герцога Беррийского, наследника французского престола. На слепой афишке красовалась надпись; „Урок царям“, сделанная рукой самого „шалуна“.

Была какая-то рождественская песенка и „куплеты“ про ножик. Именно их в изобилии находили у арестованных по делу 14 декабря. Строки: „Ура! В Россию скачет кочующий деспот“ — порадовать правительство не могли. Хотя до сих пор смешно, „послушавши, как царь-отец рассказывает сказки“. Но вот от „Кинжала“ любому „добромыслящему“ подданному становилось не по себе:

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.

Те же мысли, что и в „Вольности“. Грозить императору цареубийством „среди пиров“, „на ложе сна, в семье родной“. И это в России, где свежа память о гибели Петра III и Павла I! Императорская семья до сих лор каждый год собирается на тайную ночную литургию по убиенному отцу. Там только свои. Среди них Александр Христофорович, как воспитанник вдовствующей императрицы, присутствовал не раз. Правду знают все и никто. Доподлинно. Как знал он. Из первых рук, вернее уст плакавшей августейшей покровительницы.

А потому прославлять Зандов и Лувелей просто неприлично: „И на торжественной могиле/ Горит без надписи кинжал“. Известно, чье имя должно быть написано на оружия Немезиды.

Полагать, будто четырехлетняя ссылка может образумить вольнодумца, наивно. Она любого в состоянии только озлобить. Бибиков прав. И в доказательство своих слов полковник приводил „стихи, которые ходят даже в провинции“:

Паситесь, русские народы,
Для вас невнятен славы клич,
Не нужны вам дары свободы, —
Вас надо резать или стричь.