Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

"Строительство и обустройство" резиденции занимало его "в равной степени". Там он провел считанные дни "в величайшем счастье, находясь в кругу семьи", занимаясь "садом и всеми хозяйственными мелочами с тем большим воодушевлением", что новая поездка уже маячила на горизонте. "За всю мою жизнь, — признавался Бенкендорф, — самыми счастливыми днями, которые излечивали меня от тягот большого света, были те, которые мне удавалось провести в течение каждого лета в несколько приемов с моей женой и детьми в этом маленьком и красивом имении".

"ВАНЬКА"

Правда, и в Фалль продолжали поступать донесения о Пушкине. Но теперь он находился под недреманным оком Паскевича. Значит, отвечать за поэтические шалости будет командующий на Кавказе, а не Александр Христофорович. Вот и славно.

Интересно, как-то они еще поладят? Год-другой назад императору лично приходилось окорачивать крутой нрав "отца-командира", который из бывших ермоловских выдвиженцев не жаловал никого и жаловался на всех. Каждый казался ему чуть не врагом Отечества. Николай I не верил и просил смягчиться в отношении людей, "единственная цель которых — служить своему государю".

Постепенно и Паскевич обтерся. И к нему привыкли. Но не полюбили. Требователен. Подозрителен. Недоверчив. За стол с собой прапорщиков не сажает. Хочет соблюдения формальной дисциплины. Тиран!

Уже и персов прогнал. И турок, вооруженных горскими бандами, прижал крепче некуда. А все посмеивались, все не хотели верить. Все повторяли, будто бы сказанные его же батюшкой о сыне слова: "Шо гений, то не гений, а шо везэ, то везэ".

Везет тому, кто везет. Это не только про Паскевича. Про любого из их когорты: про Бенкендорфа, про Воронцова, про Чернышева, про Киселева, про Канкрина, даже про Закревского. Да и про самого государя. Пока везешь — годен. А не везешь — иди себе с Богом.

Фалль — имение А.X. Бенкендорфа

Император Ивану Федоровичу доверял, как себе. И для такого благоволения были веские причины. Они впервые встретились в 1814 г., когда великих князей отпустили наконец за границу. Тогда Паскевича брату представил сам покойный Ангел и назвал "лучшим генералом моей армии". Молодой генерал не поленился и вдвоем с великим князем обползал на коленках разложенные по полу карты, давая пояснения об отгремевших сражениях с Бонапартом.

Потом, в 1822 г., именно Паскевич сумел замять громкое по армии и крайне неприятное для молодого великого князя "виленское дело" с офицерами, когда те после тяжелых учении вдруг потребовали сатисфакции. Якобы царевич слишком резко остановил лошадь и забрызгал капитана В. С. Норова грязью. Говорили о крике и оскорблениях, сыпавшихся из уст великого князя, который подгонял задыхавшихся на бегу людей. И даже о том, что Николай замахнулся на Норова. В результате ничего, кроме комьев грязи, не подтвердилось.

Его высочество считал себя правым. Упирался. Негодовал. Не хотел заметить, что против него намеренно интригуют руками рядовых офицеров люди покрупнее. Те, кто ставил на цесаревича Константина как на наследника престола. А тот возьми и откажись от своего права, ради любви к особе некоролевских кровей. Те, чья карьера строилась с расчетом на Константина, запаниковали. Захотели ослабить позиции третьего из царевичей. Ославить в армейской среде. Лишить поддержки.

Удалось? Как сказать.

Сам Николай Павлович этого не замечал и, закусив удила, подставлялся по молодости под удар открытым животом. Да и характер был — не приведи Бог. С годами государь себя смирил. Согнул крикливого капризного ребенка в бараний рог. Но тогда Паскевичу, как начальнику 1 — й гвардейской пехотинской дивизии, куда входил полк, пришлось попотеть, чтобы разгрести чужие загаженные конюшни.

Он прикрыл молодому, требовательному и не слишком осведомленному великому князю спину. Из каких соображений? Уже был его человеком? Да не то чтобы. Но точно не человеком

Константина. Действовал, чтобы избежать еще больших неприятностей. В том числе и для себя лично. Ведь за откровенную глупость царевича он, солидный генерал, с опытом и пониманием, мог поплатиться местом. А потому следовало напрячься и выправить ситуацию.

Государь этой помощи не забыл.

Бенкендорф знал Ивана Федоровича еще с детства, со времен службы пажами. Тогда уроженец Полтавских плавен "гекал" и стеснялся своего произношения. Чтобы отучить внука от обидной привычки, дед специально нанял знаменитого лингвиста Мартынова обучать мальчика словесности. С той поры Паскевич читал много и вовсе не был косноязычен, как утверждали в свете, ссылаясь на покровительство нового командующего Грибоедову. "Как не порадеть родному человечку?" Драматург — кузен жены Паскевича, вот и вся притча.

Конечно, после женитьбы Иван Федорович наел щеки, растянувшие к ушам прежние морщины, и стал походить на довольного кота, которому позволили греться на солнце, давали блюдечко молока и чесали брюхо. Но Бенкендорфу было известно, как вспыльчив и впечатлителен этот человек. Еще молодым, получив первый полк, он ринулся его обустраивать и слег с нервной горячкой.