Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Между тем чутье Бенкендорфа не подводило. В погожие дни Юсупов сад напитывался публикой, фланирующей по Большой Садовой. Необширный и негустой, он привлекал уютом недолгой прогулки, за время которой удавалось познакомиться с красоткой — пусть лишь взглядом. Изящно вырытый прудок в жару давал прохладу. Посередине у разноцветных клумб бил фонтан, выбрасывая вверх трепещущую расплавленным серебром струю, опадавшую потом вниз пляшущим и рассыпчатым водопадом. И Марго полюбила Юсупов сад. До июльской премьеры они там сиживали или прохаживались в толпе чуть ли не каждодневно. Но Бенкендорф обратил внимание на то, что по дороге им попадались одни и те же мужские лица. Кроме того, он два или три раза заметил лошадиную физиономию некоего Жака де Санглена, давнего гражданина Ревеля и усердного посетителя тамошней масонской ложи, носившей название супруги и сестры Осириса. Изида олицетворяла супружескую верность и материнство. Она была матерью Гора, богиней плодородия, воды и ветра, волшебства и, что весьма важно для ревельцев, мореплавания. Кроме того, Изида покровительствовала умершим. Ее изображение — женщины с головой коровы или только с ее рогами — украшало главный зал ложи.

Жак де Санглен еще в девяностых годах XVIII века поступил на службу к генерал-губернатору Ревеля князю Репнину по известной, как тогда выражались — подлой, части. Теперь он, вероятно, в Петербурге. Бенкендорф сталкивался с ним и на Дворцовой площади, когда де Санглен покидал Зимний. Но к кому он приезжал и с какого подъезда проникал внутрь, оставалось секретом. В Юсуповом саду де Санглена нередко сопровождал специфической внешности молодой человек, рыжеватый, по облику — иерусалимский дворянин, но тем не менее до крайности самоуверенный и наглый. Звали его, кажется, Фогель. Бенкендорф совершенно точно знал, что он наружный агент. Завидев де Санглена, Бенкендорф испытывал прилив тревоги, да и как остаться равнодушным, когда на твою даму и тебя смотрят исподтишка с кривой усмешкой. Не лезть же на рожон? Что-то Бенкендорфа останавливало. Если бы не предстоящее свидание с императрицей-матерью и будто бы ненамеренные встречи с де Сангленом и Фогелем, Бенкендорф чувствовал бы себя в раю, как в былые — доалександровские — времена.

Однажды теплым августовским утром 1800 года после завтрака Бенкендорф сопровождал в Юсупов сад государя Павла Петровича на моцион. Сад был почти пуст. Публика, когда приезжал грозный монарх, старалась незаметно раствориться. Никому не удавалось предугадать, что придет государю в голову. Строгий взор серых навыкате глаз, необходимость неукоснительного исполнения предписаний генерал-губернатора фон дер Палена, что должно совершать подданному при виде государя; мелкая небрежность в туалете, любая вольность — круглая шляпа, шарф яркой расцветки, дорогие пряжки на туфлях, прическа `a la Робеспьер — все, решительно все могло вызвать вспышку страшного гнева. Никому не хотелось навлекать на себя несчастье. Одни няни с детьми продолжали сидеть на скамейках, надеясь, что взгляд государя на них не задержится. Няня не гувернантка, ей надо опасаться лишь пожарных и будошников. К няне офицер не пристанет. У самого поворота к фонтану Бенкендорф увидел скромно одетую женщину без особых примет, держащую на руках ребенка в картузике и пелерине. Длинный цветной козырек затенял лицо. Государь, который проходил мимо, беседуя с Бенкендорфом, вдруг резко повернулся на каблуках и посмотрел на ребенка взором, который мог бы усмирить анаконду.

— Чей?! — спросил громко государь, отмерив два шага к скамейке. — Отчего не кланяешься и дитю дурной пример подаешь — не приучаешь здороваться с императором?!

Няня вмиг сомлела и повалилась на колени. Бенкендорф хотел ее поддержать, но не успел, лишь ребенок очутился в руках. Государь потянулся и сдернул картузик с головы малыша.

— Вот как надо! Вот как надо! — притопнул он ботфортом.

На Бенкендорфа через плечо императора смотрели синие прозрачные глаза, а носик и губки начали морщиться. Ребенок жалобно шмыгнул, но не заплакал.

— Чей?! Я кого спрашиваю, нянька!

— Пушкины мы. Пу-шки-ны.

— Какого? — спросил, мягчея, государь.

Фамилия Пушкиных у него вроде не на плохом счету.

Бенкендорф поднял повыше ребенка и показал государю.

— Смотри, какой прехорошенький! — усмехнулся государь.

Он и годовалый подданный долго глядели друг на друга, внимательно, словно изучая.

— Не Сергея ли Пушкина отпрыск?

— Сергея Львовича, — пролепетала няня в ужасе.

Ребенок опять шмыгнул носиком, широковатым к концу и чуть приплюснутым.

— Он, как и ты, забывчив, — произнес государь. — Видно, и в доме у вас непорядок. Передай, что я велел тебя отчитать и примерно наказать за непочтение.

— Слушаюсь, батюшка!

— Назови имя.

— Александр.

— И твой и наш тезка, — сказал удовлетворенно государь, обращаясь к Бенкендорфу. — Небось в гвардию метит. Я проверю, нянька, передала ли мой приказ. Вдругорядь не своевольничай. — И он потрепал малыша по макушке, которую покрывал белокурый пух. — Ну, надевай картуз, не то голову напечет. Что за нерадивая нянька!