Бенкендорф

Нельзя забывать, что оценка Бенкендорфа как высшего полицейского начальника сильно зависела от отношения общества к служащим его ведомства. И если своё ближайшее окружение Бенкендорф подбирал сам, то личный состав жандармских округов зависел от него в гораздо меньшей степени. Он не мог перепроверить все характеристики, но верил в благие намерения своих сотрудников. Шеф жандармов напутствовал своих офицеров, заново повторяя хрестоматийную сцену с платком: «Ваша обязанность — утирать слёзы несчастных и отвращать злоупотребления власти, а обществу содействовать быть в согласии. Если будут любить вас, то вы легко всего достигнете»229.

Но далеко не все подчинённые Бенкендорфа были преисполнены исключительно благих намерений. Можно указать, например, на полковника А. П. Маслова, вызвавшего своими действиями в Симбирске в начале 1830-х годов «озлобление всего общества против него, а вместе с тем недоверие и нерасположение к голубому мундиру». Сменивший его Э. И. Стогов вспоминал, что Маслов «совершенно не понимал своей обязанности: он… хотел быть сыщиком, ему казалось славою рыться в грязных мелочах и хвастать знанием домашних тайн общества. Жена его любила щеголять знанием всех сплетен и так была деятельна, что для помощи мужу осматривала предварительно рекрут, хотя это и не было обязанностью жандармского штаб-офицера, но Маслов совался везде. Одним словом, Маслов хотел быть страшным и — достиг общего презрения!»230. А ведь жандармским офицерам, согласно инструкции Бенкендорфа, предписывалось привлекать тайных агентов, готовых работать за деньги или стремящихся доносами «искупить свою вину» «злодеев, интриганов и людей недалёких». Вследствие таких мер к основанию жандармской пирамиды стала прибиваться масса нечистоплотных людей, использовавших систему высшей полиции в собственных корыстных целях. Литератор и чиновник М. А. Дмитриев вспоминал: «Жандармы действительно в скором времени приобрели себе многочисленных сотрудников, но не на основании всеобщего к ним уважения, а за деньги. Москва наполнилась шпионами. Все промотавшиеся купеческие сынки, вся бродячая дрянь, не способная к трудам службы, весь обор человеческого общества подвигнулся отыскивать добро и зло, загребая с двух сторон деньги: и от жандармов за шпионство, и от честных людей, угрожая доносом. Вскоре никто не был спокоен из служащих, а в домах даже боялись собственных людей, потому что их подкупали; боялись даже некоторых лиц, принадлежавших к порядочному обществу и даже высшему званию, потому что о некоторых проходил слух, что они принадлежат к тайной полиции»231. Много позже сами сотрудники жандармского ведомства пришли к выводу, что в этом заключалось одно из принципиальных противоречий всей жандармской системы. Как ни была хороша идея об использовании только «честных людей, которые пожелали бы предупредить правительство о каком-нибудь заговоре или сообщить ему какие-нибудь интересные новости», она оказалась нежизнеспособной и даже «наивной». «„Честные люди“ или благонамеренные граждане, — излагал уже в XX веке опыт своей работы жандармский полковник А. П. Мартынов, — при всей своей честности и благонамеренности как раз обычно о „заговорах“ не знают». Вера правительства в то, что они «придут и сами всё скажут», была ошибочной. Куда практичнее, «правильнее и удобнее», по мнению жандарма, «добывать нужные сведения за деньги, путём подкупа людей, так или иначе близких к „заговорщикам“»232.

Со временем Бенкендорфу стало понятно, что создать идеальную «когорту добромыслящих» не удалось и что на своём посту он нажил несметное число недоброжелателей. Враждебность шла не только — и не столько — из политических сфер, сколько из кругов ловко устроившихся лихоимцев и властолюбцев, не стеснявшихся пользоваться политической фразеологией. Именно им сильно доставалось от высшей полиции, именно их называли в ежегодных «всеподданнейших отчётах» Третьего отделения главной «язвой, поедающей благоденствие нашего Отечества»233. Когда Бенкендорф в докладах Николаю говорил о сословии, «наиболее развращённом морально», он имел в виду бюрократию, чиновников, среди которых «редко встречаются порядочные люди». Его возмущало именно то, что «к несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им… известны все тонкости бюрократической системы». Это они «боятся введения правосудия, точных законов и искоренения хищений; они ненавидят тех, кто преследует взяточничество, и бегут их, как сова солнца. Они систематически порицают все мероприятия правительства и образуют собой кадры недовольных»234. Внутреннюю войну с чиновничьей системой ни Бенкендорфу, ни императору Николаю выиграть не удалось.