Бенкендорф

В первые же дни пребывания посольства Толстого в Фонтенбло «чаровница Жорж» избрала оригинальный способ познакомиться с молодым флигель-адъютантом русского императора. Она отправила Бенкендорфу сердитую записку, где было сказано, что его слуга — самый скверный в Париже. В вину слуге было поставлено то, что он однажды поднялся в апартаменты актрисы и наделал там шуму (какого рода — не уточнялось). Это был прекрасный предлог для преисполненного учтивости Бенкендорфа отправиться в её квартиру самому — с намерением принести извинения. При встрече Бенкендорф попросил прощения за то, что ни наказать, ни уволить слугу он не может, ибо «только благодаря ему имеет возможность видеть предмет всеобщего обожания». Актриса снисходительно позволила договорить комплименты, но запретила Бенкендорфу посещать её впредь — как в Фонтенбло, так и в Париже. Было ли это сказано искренне или с тонким намерением разжечь страсть у очередного именитого поклонника — впечатление было произведено неизгладимое. Красивейшая женщина красивейшего города мира, любовница могущественнейшего правителя Европы стала для 25-летнего Бенкендорфа предметом вожделения неизведанной ранее силы, только разжигавшегося от её недоступности.

Жорж вернулась в Париж; к счастью для Бенкендорфа, русское посольство также покинуло Фонтенбло. Оно было устроено в столице, на улице Черутти, в особняке, специально купленном Наполеоном у Мюрата за весьма выразительную сумму. В Петербурге передавали следующий диалог императора со своим маршалом, владельцем особняка:

— Мюрат, сколько стоит ваш отель на улице Черутти?

— Четыреста тысяч франков.

— Я не говорю о четырёх стенах; я подразумеваю отель и всё, что в нём находится: мебель, посуда и прочее…

— В таком случае он стоит мне миллион.

— Завтра вам заплатят эту сумму: это будет отель русского посланника.

В Париже Бенкендорф попытался увидеться с мадемуазель Жорж — но она не приняла его. В результате мечты о недоступной красавице окончательно заполонили мысли молодого дипломата. Он стал пробовать самые разные подходы к «царице театра»: побывал у её дяди, матери, у всех других членов её семьи. Он подкупил её горничную, дабы получать об актрисе максимум информации. Чем больше было трудностей, тем сильнее распалялся поклонник.

Возможно, Бенкендорф вспоминал стихи своего друга Марина:

Как залп ужасный средь сраженья
Разит стоящих пред собой,
Так точно был без защищенья
Твоей сражён я красотой.

Без сердца стал я, как без шпаги, Я под арест тобою взят. И нет во мне такой отваги, Чтоб штурмом взять его назад.

…И я, как часовой в ненастье,
Тобой заставлен век стоять,
Во фрунте видеть лишь несчастье,
А с флангов горести встречать…

Штурм сменился долгой осадой. Не переставая мечтать о Жорж, Бенкендорф, как и другие его сверстники, дорвавшиеся до Парижа, находил утешение, как он сам вспоминал, «в некоторых домах», предлагавших лёгкие, необременительные и разнообразные знакомства по сходной цене. Впрочем, для светских повес того времени это было нормой жизни. С. Г. Волконский писал о той эпохе: «Круги товарищей и начальников моих в этом полку, за исключением весьма немногих, состояли из лиц, выражающих современные понятия тогдашней молодежи. Моральности никакой не было в них, весьма ложные понятия о чести, весьма мало дельной образованности и почти во всех преобладание глупого молодечества, которое теперь я назову чисто порочным»58.

Между тем дипломатическое положение русского посольства ухудшалось. Довольно скоро Наполеон разочаровался в графе Толстом. Он искал в нём компетентного собеседника, с которым, как с доверенным лицом Александра I, можно было бы обсуждать европейские проблемы, а нашёл сдержанного военного, дававшего односложные ответы на самые замысловатые вопросы. Лицо русского посла при дворе Наполеона было скорбно и непроницаемо. Оживлялся Толстой только при разговорах о войне и армии, но иногда делал это очень не вовремя. В феврале 1808 года он чуть было не подрался на дуэли с горячим от природы маршалом Неем — только оттого, что начал при нём расхваливать русские войска, считая их непобедимыми, и, разошедшись, договорился до упоминания о возможности скорого реванша.