Бенкендорф

Но вслед за неделями праздников потянулись месяцы однообразных армейских будней. Уже в августе Бенкендорф в соответствии с опытом службы в лёгкой кавалерии получил в командование кавалерийскую бригаду 1-й уланской дивизии, Сибирский и Оренбургский полки (хотя рассчитывал на дивизию). Он направился к месту квартирования частей, в Витебск. А по дороге произошла приметная встреча с П. А. Толстым — в Москве, которую Бенкендорф видел разорённой осенью 1812 года. Возрождавшаяся Первопрестольная вызывала искреннее восхищение — «и городом, и страной, и нацией»64. Одновременно Бенкендорф испытал и восхищение другого рода — дочерью Толстого Софьей, очаровательной, но слишком юной для 34-летнего генерала (ей не было и шестнадцати). В те дни он впервые заметил, что «начал терять свою великолепную шевелюру»65…

Возраст, общение с молодыми красавицами и надолго воцарившийся мир навевают Бенкендорфу мысли о женитьбе. Конец 1814-го и начало 1815 года он проводит в Петербурге, где на балах первой послевоенной зимы блистают хорошенькие дочери достойных родителей. Но потом одна за другой начинают приходить шокирующие новости: Наполеон бежал с Эльбы, Наполеон высадился во Франции, Наполеон в Париже!

Русская армия снова выступила в поход, но принять участие в боевых действиях не успела. Англичане и пруссаки справились у Ватерлоо самостоятельно. Бенкендорф со своей бригадой выдвинулся к границе, к Вильно, а затем «вместе с гвардейским корпусом следовал до Ковно, откуда по окончании кампании возвратился на главные квартиры»66.

Пятого декабря 1815 года в Петербурге прошли празднества в связи с заключением «всеобщего мира». Наполеоновские войны стали историей. Портрет А. X. Бенкендорфа кисти Д. Доу занял своё место в Военной галерее Зимнего дворца — правда, в нижнем ряду, на самой отдалённой от портрета Александра I стене — то ли по случайности, то ли символично…

С весны 1816 года генерал Бенкендорф уже стал начальником дивизии — 2-й драгунской. По дороге к новому месту службы он заезжает в Киев, оставляя примечательные рассуждения об этом древнем городе, из которых видно, насколько немецко-прибалтийский дворянин считал русскую историю своей. «Киев — это полноценный памятник истории нашей (курсив мой. — Д. О.) империи, — читаем в записках Бенкендорфа. — Это город, навевающий исторические воспоминания, место действия наших первых веков, триумф Олега, рождение цивилизации, распространение христианства в нашем народе». Бенкендорф рассуждает и об удачном географическом положении города, и о его роли в борьбе с турками и татарамиб7…

Новое место службы — городишко Гадяч в Полтавской губернии — наводило на Бенкендорфа уныние и вызывало ощущение заброшенности. К Воронцову, командовавшему в то время русским оккупационным корпусом во Франции, идут письма, полные жалоб: «Все мои друзья во Франции: и ты, и Леон (Лев Нарышкин. — Д. О.), и Гурьев… Кто вспомнит про бедного драгуна, тем более обитающего в Гадяче!» И снова: «Ты спрашиваешь, в каком обществе я вращаюсь? Это меня очень рассмешило. Общество? В Гадяче?!»68 За неимением «общества» Бенкендорф занимает свой досуг историей. Близость Полтавы подвигает его на то, чтобы, раздобыв старинные карты славной петровской баталии 1709 года, отправиться на поле боя осмотреть остатки «старых фортификационных сооружений, русских ретраншементов и шведских апрошей». Просьба Винцингероде рассказать о походах их отряда в 1812 году воплощается в несколько десятков страниц мемуаров: в 1817 году их опубликует «Военный журнал», а потом использует для своих трудов знаменитый военный историк А. И. Михайловский-Данилевский.

Не забывал Бенкендорф и о боевой подготовке войск: он даже создал школу для нижних чинов (что было тогда внове), хотя, как сам замечал, нажил себе этим множество врагов. Когда же выяснилось, что обер-вагенмейстер (начальник обоза) дивизии — бывший преподаватель Московского университета, Бенкендорф предложил ему «тряхнуть стариной» и организовал преподавание для офицеров и юнкеров, иронизируя при этом: «…Конечно, это не пансион Николя»69.

Круг забот дивизионного командира оказался достаточно широк: от закупок фуража до проблем личной жизни подчинённых — в той мере, в которой они способствовали или мешали выполнению служебных обязанностей. Одно из его писем (предположительно к Аракчееву) основывается на наблюдениях заботливого командира и поднимает серьёзный вопрос «относительно пагубной лёгкости, каковою обставлено вступление в брак офицеров».

Бенкендорф докладывал: