Бенлиан

У меня в студии было высокое узкое зеркало, стоявшее у стены; ибо хотя я обычно и не пользовался услугами натурщиков, всё же иногда бывает очень полезно обратиться за подспорьем к Природе, и я выполнял наброски с собственного отражения в этом зеркале бессчетное число раз. Мы, вероятно, стояли как раз перед ним, потому что я вдруг заметил, что глаза моего гостя в глубине темных впадин неподвижно устремлены поверх моего плеча. Не отрывая глаз от зеркала, едва шевеля губами, он прошептал:

– Дайте мне перчатки. Дайте мне пару перчаток.

Это была странная просьба; тем не менее я достал из ящика пару своих перчаток и дал их ему. Руки у него дрожали так сильно, что он лишь с большим трудом смог их надеть, а лицо заблестело от испарины, похожей на высохшую соль на коже после купания в море. Я повернулся посмотреть, что же было там, в зеркале, что так сильно приковало его взгляд. Но я ничего не увидел, кроме себя и его в моих перчатках.

Он шагнул в сторону и медленно стянул перчатки. Мне кажется, в тот момент уже я мог бы выказать презрение к нему. Он повернулся ко мне.

– Вам это не показалось странным? – спросил он.

– Что, друг мой? Что вас беспокоит? – воскликнул я.

– Может быть, – продолжил он, – вы могли бы сфотографировать меня сегодня? Сейчас?

При помощи магния я бы мог это сделать, но у меня не было ни крупинки. Так я ему и сказал. Он огляделся по сторонам и увидел фотографический аппарат в углу.

– А! – произнес он.

Он шагнул к аппарату, отвинтил объектив, поднес его к лампе и внимательно посмотрел сквозь него сначала на лампу, потом на воздух, потом на свой рукав и на руку, словно проверяя, нет ли в нем дефектов. Потом он установил объектив на место и поднял воротник халата, как будто ему было холодно.

– Ну что ж, тогда в другой раз, – пробормотал он, а затем, внезапно повернувшись ко мне, добавил:

– Но даже если у вас назначена встреча с самим Господом Богом, вы должны сфотографировать меня завтра в десять утра!

– Хорошо, – сказал я, уступая (ибо он выглядел так, как будто ему очень плохо). – Не хотите присесть у печки и что-нибудь выпить или закурить?

– Я не пью и не курю, – ответил он, направляясь к двери.

– Тогда можно просто посидеть и побеседовать, – продолжал я; я всегда стараюсь быть дружелюбным с коллегами, к тому же на этом нашем складе редко можно было встретить собеседника.

Он покачал головой.

– Будьте готовы к десяти часам утра, – сказал он, после чего спустился вниз по лестнице, пересек склад и вернулся в свою студию, даже не попрощавшись.

В десять утра он снова был у меня, и я сфотографировал его. Я сделал три снимка, но так как своими фотопластинками я пользовался уже давно, они успели немного износиться и потускнеть.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Сегодня днем я пойду в город и куплю новые, а завтра утром мы проведем съемку еще раз.

Он брал один негатив за другим и смотрел их на свет, тщательно изучая. Потом он аккуратно сложил их у края проявляющей ванны.

– Не беспокойтесь. Это неважно. Благодарю вас, – сказал он и ушел.

После этого я не видел его несколько недель. Но по вечерам я замечал свет в его слуховом окне, пробивающийся сквозь идущий с реки густой туман, и иногда слышал его движения и приглушенный стук молотка по мрамору.

II

Конечно, я увидел его снова, иначе я не стал бы вам все это рассказывать. Он появился у моей двери так же, как в прошлый раз, и почти в то же время. На этот раз он пришел не для фотографирования, но по вопросу, связанному с фотографией, – он хотел что-то узнать о фотографических аппаратах. Он принес с собой две книги – два больших тома на немецком языке. Одна из них была о свете, другая – о физике (или о химии – я их путаю). Они были испещрены схемами, уравнениями и цифрами; нужно ли говорить, что для меня это была полнейшая абракадабра.

Он много говорил о каком-то «гиперпространстве»; поначалу я кивал, как будто прекрасно понимал, о чем идет речь. Но очень скоро он понял, что это не так, и спустился на мой уровень. Вот, что он хотел знать: известно ли мне что-нибудь, из моего собственного опыта, о «сквозном фотографировании» предметов? (Например, закрашенное имя на доске проявляется на пластинке.)

В самом деле, как-то раз мне довелось сфотографировать рисунок для одного своего коллеги, и мольберт, на который я его установил, проявился на снимке. По кивку Бенлиана я понял, что именно это он и имел в виду.

– А еще? – спросил он.

Я рассказал ему, что однажды видел фотографию мужчины в котелке и очертание его макушки проглядывало через шляпу.

– Да, да, – сказал он задумчиво, а затем спросил: – А слышали ли вы когда-нибудь о том, чтобы предметы вообще не появлялись на снимках?

О таких случаях я ничего не мог ему сказать. Тут он снова пустился в рассуждения о свете, о физике и прочем. Дождавшись паузы, я поспешно произнес:

– Но, конечно же, фотография это не искусство.

(Большинство моих миниатюр, как вы понимаете, были всего лишь милыми поделками.)

– Нет, нет, – пробормотал он рассеянно, а потом резко произнес: – А? Что? Да вы-то что можете об этом знать?