Бенони начинает разводить экономию по отношению к самому себе. Он ухлопал столько наличности, что не сегодня завтра ему придётся просить Мака, чтобы тот открыл ему кредит в лавке. Но он стремится по возможности отодвинуть этот день как можно дальше. Сперва он наливает в чашку сливки и только потом льёт сверху кофе, чтобы зря не размешивать серебряной ложкой. Потом он посыпает свечу солью вокруг фитиля и произносит: «Ну, пусть горит во имя Христово!». Но соль-то он сыплет затем, чтобы свеча горела как можно дольше. Потом одиноко садится за стол, ест приготовленную еду и выпивает пару рюмочек. Покончив с трапезой, он читает молитву и опять выпивает рюмочку-другую, затем он поёт псалом. А больше, собственно, и делать нечего.
А Роза-то небось сидит в Сирилунне и играет на новом пианино. У неё такие мягкие ручки, у Розы...
Бенони роняет голову на стол и задремывает. Но присоленная свеча трещит и плюётся и время от времени стреляет, что снова его будит. Тогда он в тысячный раз начинает размышлять о своей жизни, и о Розе, и о своей наличности, и о богатом убранстве дома, и о неводе. Да, да, ему явно грозит разорение. Попутно вспомнив про горы, недавно откупленные у Арона, он решает, что горы эти увеличат его достояние, его имущество, а больше от них ждать нечего. Ладно, раз он разорён, быть посему, а Розе он всё равно отправит вилку и ложечку, которые когда-то отложил для неё.
Стучат, и в комнату входит Свен-Сторож.
— Надеюсь, — тотчас же восклицает Бенони, — что ты не ел и не пил до того, как прийти ко мне? Здесь ты получишь всё, чего твоей душеньке угодно, — продолжает он возбуждённо. Он не вглядывается в лицо Свена, он говорит без умолку: — Не пойму, чего не хватает моей свече, и уж поганые свечи делают нынче, ну совсем не светят.
— Да и так светло, — с отсутствующим видом говорит Свен. Судя по всему, у него мрачное и подавленное настроение.
Бенони наполняет рюмки, заставляет Свена выпить и раз, и другой, и третий. Потом он прибирает на столе, снова накрывает и болтает без умолку:
— Да, конечно, ты сидел за столом побогаче моего, но, может, ты всё-таки не побрезгуешь и моим угощением...
— Нет, нет, я ничем не побрезгую, — отвечал Свен, и прикоснулся к еде, и даже что-то съел.
— Что ж ты всухомятку-то, — сказал Бенони и подлил ещё. — В Сирилунне-то небось народу собралось нынче вечером?..
— Да, собралось.
— А чужие кто были?
— Не могу тебе сказать, я там не сидел.
— Не сидел за столом?
— Нет. Да и на кой мне это?
Бенони удивлённо воззрился на него.
— Я побродил малость по двору, а потом надумал сходить к вам.
— Что-то ты сегодня на себя не похож. И если ты бродил по двору, верно, у тебя было какое-нибудь дело, — сказал Бенони.
Сколько Свен ни пил, никакого действия вино на него не оказывало, он сидел всё такой же бледный и всё с таким же отсутствующим видом. Может, он хотел на здоровый лад, по-народному, упиться до самозабвения.
— Нет, — вдруг заговорил он, — я просто ходил, а Эллен, она тоже ходила. А потом ей надо было вернуться в дом, уж и не знаю зачем.
— Верно, за делом. А Роза там была?
— Да.
Бенони кивнул утвердительно.
— Я собираюсь переговорить с Маком после праздников.
— Вы тоже собираетесь переговорить с Маком?
— Должен же я получить свои деньги.
— Вот и я собираюсь переговорить с Маком. Дальше так нельзя, — сказал Свен-Сторож. — Фредрик Менза никак не умрёт; но я-то хочу жениться и переехать в его комнату.
— Если только ты получишь её добром.
— Мне всё равно, добром или злом.
Бенони больше доверял словам простым, нежели словам возвышенным, и решил переменить тему:
— Значит, и адвокат там был?
— Был, это он меня спугнул.
— Спугнул?
— Ну да, я чуть её не зарезал... — Свен достаёт из внутреннего кармана длинный нож старшего батрака и вдруг становится убийственно серьёзным, сидит, разглядывает нож и проводит пальцами по лезвию.
— Ты совсем спятил! — восклицает Бенони. — Подай сюда нож!
Но Свен снова прячет нож в карман и начинает рассказывать, начинает изливать душу.