Бенвенуто

С Ипатьевым мы однажды (примерно шесть лет спустя) пересеклись в гостях у общего знакомого на Кап-Фера, на Юге Франции. Этот омбудсмен сделал вид, будто бы не узнал меня. Я вежливо отвернулся.

«Это наше мясо»

Впоследствии я слышал от различных искусствоведов и экспертов, что в исключительных случаях некоторые особо влиятельные музеи или академические кланы могут «наложить руку» на произведение изобразительного искусства.

Термин «наложить руку» означает, по сути, тотальную блокаду со стороны авторитетных экспертов, которая делает продажу или официальное признание картины невозможными.

По крайней мере я могу сослаться на беседу об этом изумительном феномене с месье Ришаром Давидом, экспертом апелляционного суда в городе Экс-ан-Прованс. Но то же самое мне говорили и другие люди, имеющие солидный вес в «аквариуме», то есть в замкнутом мире искусствоведов.

Вообще всех профильных экспертов сегодня можно разделить на две большие категории:

• эксперты «музейные», или академические;

• эксперты «коммерческие», делающие свою работу за деньги для немузейной публики.

Коммерческие эксперты зависят от академических, поскольку их репутация напрямую определяется мнением академических коллег.

Поясню на примере: предположим, коммерческий эксперт месье Вансан сертифицировал и свидетельствует, мол, такая-то картина — это этюд Тициана.

То есть, в соответствии с его заключением, картина будет продана за весьма и весьма существенную сумму, потому что и продавец, и покупатель, и коллеги верят слову месье Вансана. Он уважаемый эксперт, и его слово значит очень много.

А теперь представьте себе, что хранители Лувра и академические коллеги начнут критиковать месье Вансана за ошибки и непрофессионализм или даже просто-напросто делать многозначительную гримасу при упоминании его имени.

Через пару недель или, в редких случаях, через пару месяцев, месье Вансан превратится в глазах общественности в клоуна, жадного незнайку, готового сертифицировать за деньги любую мазню.

От его былой репутации не останется и следа. Соответственно, клиентура станет избегать этого эксперта как чумы, и вскоре он начнет подрабатывать в литературных журналах под псевдонимом «мадемуазель Фифи».

Таким образом, ни один коммерческий эксперт в здравом уме и твердой памяти не попрет на рожон против эксперта музейного, который «бескорыстен», по определению непогрешим и крайне опасен.

Зато музейный эксперт как огня боится и своих коллег, и, самое главное, авторитетов в своей области. По той же самой причине.

В каждом уголке искусствоведческого «аквариума», под каждой корягой живет свой Авторитет. Это Большой Знаток, мнения которого все боятся.

Когда Большой Знаток или умрет, или фатально ошибется, за его место сцепятся несколько кланов, но борьба быстро завершится, и иерархия в «аквариуме» вновь восстановится.

Как только кто-нибудь из рыб нарушит Правила и Конвенцию, ее или съедят, или выбросят вон из воды.

В мире искусства вообще многое иначе, и даже моральные нормы там отличаются от общепринятых. В этом мире, например, совсем иное отношение к краденому.

Хорошо известно, что до 70 % всех хранящихся в музеях ценностей имеют или неясное, или прямо криминальное происхождение. И никого этот факт особенно не беспокоит.

В музеях выставляется награбленное во время войн, вывезенное из колоний, краденое и незаконно конфискованное. Следуя обычной логике, можно было бы предъявить музеям массу претензий, особенно на межгосударственном уровне. Однако этот ящик Пандоры разумные люди предпочитают не открывать. Существуют законы, гарантирующие музеям и коллекциям статус-кво и защиту от претензий третьих лиц.

По теме Челлини ведущих экспертов, или, как я их назвал, Больших Знатоков, совсем мало: всего-то от силы четыре-пять человек на всю планету.

Поэтому задача у чрезвычайно влиятельных итальянцев была не такая уж и сложная. Чтобы «наложить руку» на нашу картину, им было достаточно обзвонить коллег и предупредить их: автопортрет Челлини с бородой — это их «добыча». И не дай бог кому-то встать на пути урагана.

Десятка звонков вполне достаточно, чтобы наглухо перекрыть кислород не только в высшем, но и во втором, и в третьем эшелонах иерархии искусствоведов-экспертов.

Я не сомневаюсь, что наши противники так и поступили.

Началась блокада. С этого момента все коммерческие специалисты отказывались даже взглянуть на картину, под любым предлогом избегая встречи с ней.

Конечно, подобное поведение весьма логично: ведь, увидев артефакт, им пришлось бы волей-неволей выразить свое отношение к нему. Вариантов всего два:

• или дать заведомо ложное заключение, то есть попросту соврать, что это не Челлини, рискнув своей репутацией;

• или поссориться с «наложившими руку» на это «мясо» влиятельными коллегами.

Обе ситуации очевидно проигрышные, и потому «специалисты» прятались от портрета как от чумы.

Цель этой блокады очевидна, к тому же она двояка.