«Хорошо, – ответила мне она, – но только обязательно, а то будет хуже». На этот дурацкий выпад я никак не ответил, но в 16:23 написал ей СМС следующего содержания. Привожу дословно:
Как я ей и обещал, вечером я вышел в скайп, и она тут же связалась со мной.
Во время сеанса связи я сказал ей, что интерес к моей персоне может быть вызван только одним – нашей коллекцией предметов искусства. Она не поверила мне, говоря, что это опять мои штучки… «Это не то!»
– Ты опять говоришь не о том! Твоя коллекция не может быть причиной такого шума, у тебя все картины приобретены легально, и всюду есть след (она сказала «traçabilité», то есть документы и свидетельства).
– Ну и что? Давай прежде всего разберемся, что такое искусство и насколько оно важно.
– Зубы мне не заговаривай!
– Ну ладно, черт с тобой. Если ты не хочешь, чтобы я рассказал тебе, почему мной интересуется госдеп, то я не буду.
Я разозлился и выключил скайп. Через 20 минут она перезвонила опять и как ни в чем не бывало сказала, выпуская дым от очередной сигареты:
– Про госдеп интересно. Расскажи.
– Катрин, какое здание в Париже делает его Парижем? Ну, без Эйфелевой башни и Нотр-Дам-де-Пари?
– Лувр?
– Да. Лувр. А какая там самая главная картина?
Катрин задумалась (мы разговаривали с включенной видеосвязью, она настаивала на этом). Я не выдержал и сказал сам: «„Джоконда“, не так ли?» На что Катрин как-то неуклюже сказала:
– Да Вáнчи?
Имея в виду да Винчи, конечно. Ирина тоже присутствовала в комнате, хотя Кэт ее не видела, и при этих словах тихонько прыснула от смеха.
– Ну так вот представь себе, что важнее: «Джоконда» или отмыть очередной миллиард баксов? Тем более что этих миллиардов «финансисты» уже нарисовали бессчетно.
– Ну, а ты хочешь сказать, что у тебя есть «Джоконда», что ли?
– «Джоконда» не «Джоконда», а кое-что интересненькое имеется. Но и без «Джоконды», Катрин, автопортрета Бенвенуто Челлини вполне достаточно.
– Но у тебя все документы есть, всё легально – мы проверили!
– Конечно. Только я показал эту работу профессору в Америке, вернее, досье на эту работу. Профессор поздравил меня с открытием, и он, наверное, не понимает, как это Франция согласна отпустить со своей территории такую исключительно ценную вещь? Тут не все ясно, и потому он попросил госдеп разобраться.
– Профессор?
– Профессор. У него прямая связь с президентом США, если что.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам сказал. Написал даже.
– А где эта работа сейчас?
– Слушай, я все время хотел сказать: тебе, наверное, пошла бы красивая униформа. Но ты, наверное, просто агент?
Катрин посмотрела на меня долгим взглядом и сказала: «Сейчас». Повернулась, сняла, видимо, со спинки соседнего стула (вне обзора видеокамеры) свой полицейский китель и прямо перед камерой надела его.
Форма была ладно подогнана на ее фигуру. Большая, красивая грудь и тонкий, спортивный стан.
Я обалдел. Ожидал чего угодно, но не этого. Вообще говоря, я не разбираюсь в знаках различия, но хорошенько запомнил погоны, чтобы потом найти в Интернете.
– Ты офицер? Я не разбираюсь во французских званиях, какое у тебя?
– Жаль, что не разбираешься… Ладно, пока. Я тебе позвоню еще, ладно?
– Звони, конечно. Пока.
Она отключила скайп.
В 21:01 я написал ей СМС, потому что в скайпе ее больше не было: «Дорогая, я посмотрел в Интернете. Ты лейтенант, да? Жаль, что мы встретились при таких странных обстоятельствах…»
Ну и так далее, там дальше личное. Представьте себе, что должен написать человек, когда открывает для себя, что его бывшая любовница – это офицер контрразведки, охотящийся за ним?
«Шла Саша по шоссе и сосала сушку»
Казалось бы, если недоразумение выяснено и причины интереса ко мне со стороны больших дядек в погонах установлены, все наконец-то закончится. С Катрин мы расстанемся, раны заживут, и жизнь наладится. «Ага, щаз!» – как говорится. Не тут-то было…
Как оказалось, теперь оборотням обязательно следовало меня завербовать хотя бы для того, чтобы получить подписку о неразглашении. Ведь они наследили так, что уму непостижимо.