Бенвенуто Челлини

Бандинелли сидел неподвижно, молча и смиренно смотрел на своего врага. «Тогда я вернулся к рассудку…» Они разъехались, а Бенвенуто возблагодарил Бога, что Тот спас его от бесчинства. Не кровавым делом он докажет свое превосходство, но творчеством. Вы еще увидите моего Персея!

Три дня спустя (так пишет Бенвенуто) «кума задушила мне моего единственного сыночка, каковой причинил мне столько горя, что я никогда не испытывал большего». Исследователи творчества Челлини называют это место в книге «темным», недоумевая, что значит это «удушила»? Тимашевский, замечательный комментатор «Жизни…», пишет: «Может, утопила?» Я думаю, что кормилица его «заспала». Было обыкновение в те времена на ночь класть ребенка рядом с собой — под грудь, сосет себе и не плачет. Одно неосторожное движение во сне, и ребенка можно задушить ненароком. Здесь хочется задать вопрос Максима Горького: «А был ли мальчик?» Многие считают труд Бенвенуто романом с выдуманными событиями и героями. Был мальчик, был! Печаль отца так искренна, в ней живая боль. Кроме того, эту часть рукописи Бенвенуто писал уже собственной рукой, то есть отказался от секретаря. Писать и наговаривать — разные вещи. Рука иногда сама пишет.

Диспут

Однажды в праздничный день Бенвенуто явился во дворец, зашел в золотую мастерскую. Герцог был там и принял его «с приятным радушием».

— Бенвенуто, открой этой ящик и посмотри, какой я получил подарок от Стефана Пилестино.

Это была мраморная античная фигура мальчика. Стефано Колонна, князь Пилестино, был командующим армии Козимо, мрамор нашли где-то при раскопках.

— О, ваше сиятельство, — Бенвенуто не мог скрыть восторга, — я не припомню, чтобы видел когда-либо столь прекрасную статую мальчика. Я предлагая вам ее восстановить — и голову, и руки, и ноги. Я сделаю ему орла, чтобы можно было назвать его Ганимедом.

Справка: Ганимед — сын троянского царя и нимфы Каллирои — был необычайно красив. Когда он пас отцовские стада, Зевс, превратившись в орла, похитил мальчика и унес его на Олимп. Там он стал виночерпием, разливал нектар на пирах богов. Миф о похищении Ганимеда был очень популярен в эпоху Возрождения.

Бенвенуто так расхваливал мраморного мальчика, что герцог попросил — объясни, чем он так хорош. Тут уж Бенвенуто разлился соловьем, об антиках он был готов рассказывать часами. Тут как раз Бандинелли и вошел в скарбницу.

— Что вам? — спросил герцог.

Бандинелли строго посмотрел на смолкнувшего Бенвенуто, на статую мальчика.

— Тема все та же, государь. Я много раз говорил вашей светлости, что древние ничего не смыслили в анатомии. Их работы полны ошибок.

Фраза эта явно не соответствует действительности. Статуя Бандинелли на площади Синьории не отличается ни красотой, ни изяществом, но обвинить древних греков в незнании анатомии скульптор не мог, тогда все у них учились. Бенвенуто явно придумал слова Бандинелли для затравки следующей сцены. Желая развлечься, герцог сказал Бенвенуто:

— Ты мне только что говорил обратное. Защити моего Ганимеда.

— Это нетрудно, ваша светлость. Баччо Бандинелли весь состоит из скверны. Как бы ни была хорошо сработана вещь, он всегда найдет в ней изъяны и наговорит кучу гадостей. А Ганимед прекрасен.

«Герцог слушал меня с большим удовольствием, а Бандинелли корчился и строил самые безобразные лица из своего лица, которое было пребезобразно, какие только можно себе представить». Чего-чего, но уж скверны в самом Бенвенуто было тоже предостаточно, ненавидеть он умел.

— Пойдемте! — сказал вдруг герцог, и вся свита двинулась за ним, следом пошли оба скульптора.

Герцог привел их в свою комнату, сел в высокое кресло, Бенвенуто поставил по правую от себя руку, Бандинелли по левую — говорите! Окружение герцога посмеивалось, предчувствуя спектакль. Первым выступил Бандинелли:

«— Когда я открыл моего «Геркулеса и Какуса», право, больше ста сонетишек на меня было сочинено. Обо мне говорили самое дурное, что только придет в голову этому простонародью».

Во Флоренции существовал обычай: после каждого знаменательного события, а то и просто из желания кого-нибудь восславить, а чаще осмеять жители клеили на стены домов записки с сонетами. Бандинелли досталось много едких слов за «Геркулеса и Какуса» еще и потому, что композиция его была сработана из мрамора, который предназначался Микеланджело. На этом и построил Бенвенуто свой ответ. Он вспомнил гениальную работу ваятеля и архитектора — гробницу Медичи в церкви Сан-Лоренцо, сделанную по заказу папы Климента VII (1525–1527).

«— Когда наш Микеланджело Буонарроти открыл свою ризницу, где можно было видеть столько прекрасных фигур, то эта чудесная и даровитая школа, подруга истины и блага, сочинила на него больше ста сонетов», состязаясь, кто лучше скажет. А работа Бандинелли заслуживает всего того плохого, что про нее было сказано.

— Объясни! — в бешенстве отозвался Бандинелли. — Что ты можешь ей вменить?

— Я скажу, если у тебя хватит терпения выслушать.

— У нас хватит терпения, — с усмешкой сказал герцог.