Беовульф

Хенгест, самый нелюдимый и неразговорчивый из дружины Беовульфа, по мнению Северина, в прежней жизни был или жрецом, или учеником годи — недаром у него на груди, подле сердца, в коем, по мнению варваров, обитает человеческая душа, была заметна плохо сведённая татуировка: сплетение рун, символизирующих Мировое Древо, змея Ёрмунганда и силу богов Асгарда.

Настолько значительные символы обычный человек носить не вправе, только посвящённый в таинства языческих верований.

Беовульф как военный вождь был обязан принимать участие в ритуалах — если ты вожак, значит на тебе лежит печать богов. Риксы и дуксы хорошо знакомых картулярию франков никогда не пренебрегали жреческими обязанностями — Северин не раз видел, как Хловис или его приближённые закалывали жертвенных быков и обрызгивали их кровью истуканов в Суасоне и Реймсе.

Ничего похожего Северин прежде не видывал. Хенгест с Беовульфом разделись догола, не обращая внимания на ветер и жгуче-холодную воду омылись в набегающих волнах Германского моря, затем ют достал из небольшого кожаного мешочка оправленный в серебро медвежий коготь и начал проводить по песку черту вокруг стоянки.

Беовульф шёл за ним с факелом, загодя сделанным из толстой сосновой ветки и тряпицы, пропитанной маслом, освящая пламенем Доннара незримую преграду и глухо бормоча висы на некоем древнем, рыкающем и свирепом наречии — в каждом звуке ощущалась необоримая первобытная сила, яростная и грозная, сила, коей были напитаны великие племена, некогда вышедшие из Скандзы…

Язычки факельного огня постепенно изменяли цвет с обычного бледно-оранжевого на алый, затем на багрово-фиолетовый, а потом и вовсе чёрный.

Чёрный огонь, да — картулярий не мог его видеть, но твёрдо знал: пламя не угасло, оно даёт тепло и свет, только этот свет неразличим для обычного человеческого зрения, — однако любая тварь из иных миров ослепнет, узрев такой огонь.

Заклятия Беовульфа превратили пламя Доннара в нечто иное, в сгусток energia sacra, священной искры, появившейся вместе с сотворением мира.

Северин вновь почувствовал дрожь — но не от холода, а от прямого столкновения с силой, о которой он имел лишь отрывочные знания: пламя факела, как оказалось, было вовсе не чёрным, а невидимым — проникающим повсюду, пронизывающим своими корпускулами песок, камни, лодку, людей, одежду…

«Ересь, — решительно подумал картулярий. — Откуда у них, дикарей и язычников, может взяться частица… Частица того самого огня… Боже, вразуми!»

Всё кончилось внезапно. Беовульф отбросил факел в костёр, Хенгест выпрямился, сжал в кулаке чёрно-коричневый коготь и молча пошёл одеваться.

— От костра не отходите, — устало сказал Беовульф. — Что бы ни случилось, здесь нас никто не потревожит — ни боги, ни чудовища. До рассвета нас защищает Скандза — её мощь, доселе пронизывающая смертный мир…

* * *

Если бы нынешним вечером посторонний человек прошёлся по широкой песчаной полосе, тянущейся между скальной стеной и морем, он не заметил бы ничего особенного.

Дюны, каменные столбы и валуны, подгнивающие водоросли и тина, редкие рыбьи тушки, выброшенные волнами на берег, скелет тюленя, давным-давно погибшего на мелководье. И ни души, только нахохлившиеся чайки, устроившиеся на ночлег в расселинах гранитного карниза.

Разве что могучий жрец, знающийся с волшебной силой, или опытная ведьма различили бы смутные тени, укрытые бесплотным куполом, и тусклые отблески костра — скорее белёсые призрачные искорки, чем языки настоящего пламени.

Но Беовульф и Северин, как, впрочем, и остальные, прекрасно видели всё, что происходит вокруг. Солнце кануло за Край Мира, ало-кровавый закат отгорел, сменившись сиянием крупных, холодных звёзд и «Молочной реки», истекающей из грудей олимпийской богини Геры.

У военного вождя, впрочем, было своё мнение на этот счёт — там, в далёких небесах, простёрся Звёздный мост, по которому великие воины входят в Вальхаллу. Вечно-то ромеи всякие глупости выдумают!

Ужин приготовили знатный — припасов не жалели, поскольку было ясно, что цель достигнута: долгий переход от Лугдуна по рекам и морю закончен, а в Даннмёрке голодным не останешься.

Хререк уверял, будто Золотой бург совсем рядом: если на рассвете выйти пешком, как раз к полудню окажешься у ворот города конунга Хродгара.

Объевшийся горячей мясной похлёбки Северин начал задрёмывать — постоянное напряжение последних дней исчезло, как всегда бывает в конце долгого пути, не хотелось ни разговаривать, ни слушать бесконечные байки гаута. Спать, спать.

Ночь впереди долгая, а утром придётся на своих двоих тащиться в этот проклятущий Хеорот…

Пёс Фенрир громко, с привизгом, зевнул, мордой отбросил потёртое меховое одеяло, в которое закутался Северин, покрутился, пытаясь устроиться поудобнее, и улёгся рядом с человеком.

В ногах ромейская собака спать отказывалась, полагая себя таким же дружинником, как и все остальные. Разве что бессловесным. Картулярий шёпотом ругнулся, но отгонять пса не стал — с Фенриром спокойнее, не зря ведь Беовульф и Хенгест призывали Силу Скандзы. Выходит, на побережье есть чего опасаться?