Бераника. Медвежье счастье

– Э-э-э-э… м-м-м-м… – похоже, надзорный инспектор споткнулся о мою властную интонацию и несколько растерялся. Наверное, ссыльный контингент не часто разговаривал с ним подобным образом.

– Да это жена евонная, – отмер трактирщик и презрительно сплюнул на мой. Чисто. Выметенный. Пол! – Ничо так вроде на вид… гладкая, хучь и старовата. Возьму, отработает, чай, – и этот подонок похабно ухмыльнулся.

А у меня в голове зазвенело от бешенства. Это он и на девчонок так смотрел? На маленьких таких, на… убью. Потом как-нибудь. Пока надо держать себя в руках.

– Вы… это, – инспектор пришел в себя и даже поморщился, так ему неприятно было собственное замешательство. – Как вас там…

– Беран Аддерли, к вашим услугам, – голосом ледяной королевы выдала я ему прямо в лицо. – Урожденная баронесса Коршевская.

– Ну, баронессу-то вы нынче забудьте, – злорадно вмешался староста. – Лишенцы вы, на ампиратора нашего, богом данного, покушенцы, сталбыть, и через то враги и неблагонадежные. Так что помалкивай тут, а не то… господин инспектор, мальца-то я сразу заберу, у меня не забалует, воспитаю, сталбыть, верноподданным гражданином… а старшего надоть сразу на рудник и к тачке приковать, шоб, значить, не бунтовал. Сорная трава, она такая. Воли ей лучше не давать.

Я сжала зубы, но не только от злости, а еще и потому, что мне прилетел очередной обрывок чужой памяти. И вовремя так он в мои мысли ворвался!

– Ошибаетесь, любезный, – я прижала к себе Лисандра, которого уже трясло, и еще больше выпрямилась. – Титула и дворянства лишили моего мужа. И я действительно больше не графиня. А вот моего наследственного имени, как и дворянства, меня никто не лишал! Поэтому я повторяю вопрос: по какому праву вы врываетесь в мой дом и пугаете моих детей?

Вот теперь их пробрало даже больше, чем в первый раз. Урядник вытаращился на меня с открытым ртом, староста побурел, трактирщик, наоборот, посинел. Надзорный инспектор закашлялся, словно подавился этой новостью.

– Это… как это… ошибка какая-то, – забормотал инспектор минуту спустя и зашелестел какими-то бумагами. – Не было, значит, у нас никаких указаний насчет…

– Да врет она! – зло и сипло вякнул староста. – Не было тут, сталбыть, сто лет уже никаких Коршевских! Сгинули давно! И земля у меня в аренде от обчества, а не с каких-то там!

Все это время молчал только один гость – высокий светловолосый мужчина в мундире гвардейского лейтенанта. Судя по тому, каким мрачным взглядом он меня сверлил, ничего хорошего я от него не ожидала. Но вот теперь он вдруг вмешался:

– Все верно, господин надзорный инспектор. Леди Аддерли потеряла титул графини и последовала за мужем в ссылку добровольно. Дворянского достоинства, а равно и добрачного имущества ее никто не лишал. Это… скажем так, поместье – все, что осталось от ее приданого.

Я просто физически почувствовала, как меня отпускает это отвратительное чувство ледяной беспомощности и страха. Это я только внешне изображала железную даму, а внутри все сжалось в комок от ужаса. А если бы я неправильно или поздно вспомнила? А что как наплюют и не послушают – здесь ведь натурально медвежий угол, кому я пожалуюсь, если что? Хорошо, что офицер вмешался.

Вот только сам мой «спаситель» продолжал смотреть на меня как на нечто лично ему глубоко противное.

– Это… а сталбыть, что выходит-то? – почесал в затылке инспектор и посмотрел на господина лейтенанта слегка опасливо, а потом и меня одарил таким же осторожно-недоумевающим взглядом. – Это…

– Это значит, что госпожа Коршевская, вдова Аддерли, может спокойно собраться и вернуться в столицу, к родителям. И никто не имеет права чинить ей препятствия.

– Ну, – обрадовался инспектор, – так и скатертью дорога! Никто госпожу удерживать и не станет. А вот кровные дети бунтовщика в правах по закону поражены, и, поскольку отец повесился, кормить их некому, поступим с ними, как решено было… А за землю и дом господин староста, к примеру, госпоже выдаст небольшую компенсацию – много-то за неудобья и не полагается, но доехать до столицы хватит.

– Дык выделю, – судя по всему, староста счел необходимость платить даже малость за то, что уже и так считал своим, личным оскорблением и несправедливостью, потому и разговаривал сквозь зубы. – Но и землицу тогда сразу на меня и перепишем! А на сопляке ничо числиться не будет, из милости принят, и все тут!

– Собирайтесь, госпожа Коршевская, – сухо заявил мне светловолосый лейтенант, одарив очередным льдисто-серым взглядом. – Я лично провожу вас на станцию. Вы вернетесь к родителям и в следующий раз, надеюсь, будете осмотрительнее при выборе спутника жизни.

Я несколько раз медленно вдохнула и выдохнула. Посчитала про себя до десяти, потом обратно. Сжала плечо помертвевшего Лисандра так, что он чуть слышно охнул, но перестал таращиться на меня опустевшими плоскими глазищами, сморгнул и прикусил губу.

– Я была о вас лучшего мнения, господин лейтенант! – все так же сухо, безэмоционально и твердо. – Вы, мужчина, дворянин, предлагаете мне уехать и бросить беспомощных детей на верную гибель?! Да как вы смеете!