Беранже

Да, тревог у него более чем достаточно! Пришел срок призыва в армию. Пьер Жан патриот и с радостью бы отдал жизнь за Францию. Но нужны ли Франции те войны, которые затевает первый консул? К тому же он, Беранже, не годится в солдаты по здоровью. Если он пойдет на призывной пункт, его там наверняка забракуют. Ну что ж, тогда он сможет с чистой совестью оставаться в Париже, продолжать свои занятия поэзией. Но тут возникают новые трудности, препятствия, сомнения: если его освободят от военной службы, отец, владелец читальни, человек с имущественным цензом, должен поставить на его место другого рекрута. А у отца нет на это денег. «Ты меня совсем разоришь», — стонет он.

Что же делать?

«Успокоив свою совесть тем, что я решительно был не способен к военной службе, я нашел только одно средство избавить отца от издержек, связанных с рекрутчиной: я не внес себя в списки подлежащих призыву, что тогда было еще возможно. Но, поступив так, я ставил себя под угрозу почти неизбежного ареста», — читаем мы в «Автобиографии» Беранже.

Пьер Жан каждый день теперь может угодить в тюрьму — власти строги к уклонившимся. Одно обнадеживает его: от недоедания, головных болей, напряженных трудов он выглядит гораздо старше своих лет. Лицо совсем потеряло юношескую округлость, вместо щек — впадины, и ко всему на голове появилась заметная лысина. Встречая на улице жандарма или полицейского офицера, Беранже широким жестом снимает шляпу и раскланивается. Его окидывают равнодушным взглядом и проходят мимо, не проверяя документов. Может ли блюстителям порядка прийти в голову, что этот лысеющий, изможденный человек едва достиг призывного возраста? Сколько еще лет придется ему приветствовать таким образом встречных жандармов!

И все-таки он не стал мрачным нелюдимом, забившимся в свою нору. Приступы тоски, которые порой находят на него, Беранже скрывает от друзей, как постыдную слабость. Он учится побеждать свои горести, возвышаться над ними. Природная жизнерадостность и общение с людьми, близкими по духу, такими же молодыми бедняками, как он сам, помогают ему в этом.

* * *

За колченогим столом сидят три друга. Все трое бедно одеты, худощавы, все трое чуть-чуть под хмельком и очень веселы. На середине стола возвышается одинокая бутылка, она почти пуста: дешевое белое вино разлито в глиняные кружки.

Хозяин мансарды и запевала дружеского кружка Пьер Жан Беранже самый худой и самый веселый из троих.

Второй — на вид помоложе и порозовее — быстро подхватывает острые словца Пьера Жана и хохочет, закидывая вверх кудрявую голову. Это Бенжамен Антье, тоже начинающий поэт; он оттачивает свое перо преимущественно в «легких» комических жанрах: сочиняет водевили и застольные песенки, вечно спешит и всегда голоден.

Третий — бледный, длинноволосый и не очень говорливый — музыкант Гийоме Бокийон, или Вильгем, — так он подписывает свои композиции, так называют его друзья.

Вытянув тонкую шею и устремив вдаль глаза, он как будто прислушивается к чему-то, что слышно ему одному, но это не мешает Вильгему прекрасно слышать, что говорится здесь за столом, смеяться и петь вместе с друзьями. Он с удовольствием кладет на музыку песни, которые сочиняют Беранже и Антье, а на жизнь зарабатывает уроками.

Как и Беранже, Вильгем называет себя сыном республики. Вместе с тремя сотнями сирот и детей бедняков он рос и воспитывался в национальной школе, помещавшейся в старинном замке. Не хватало ни обуви, ни еды. Он вспоминает, как зимой 1793 года они отогревали дыханием замерзшие оконные стекла, чтоб поглядеть, не везут ли для школы муку. И какая была радость, когда ее привозили! Нет, они не оставались без хлеба, республика, как могла, заботилась о них.

Учителем музыки в национальной школе был старый барабанщик папаша Гетт. У старика не хватало времени, чтоб отдельно заняться с Вильгемом, но он поощрял пыл и рвение способного ученика.

— Бери самоучитель, бери флейту — и дуй! — говорил папаша Гетт. И Вильгем «дул», и в конце концов что-то получалось! Он научился наигрывать на всех инструментах и однажды в весенний день с пятью франками в кармане и великими надеждами в душе отправился пешком в Париж к композитору Госсеку. Композитор прослушал его и принял в ученики!..

— За песни и музыку! — провозглашает очередной тост Беранже. Друзья сдвигают «бокалы» и делают по нескольку глотков. Торопиться не стоит, все равно на вторую бутылку нет денег. Они больше хвалятся своим пристрастием к вину, чем пьют на самом деле. Послушать их песенки, так можно подумать, что они осушают его бочками, а на деле довольствуются одной бутылкой. Но зато с каким пылом они чокаются!