Бердяев

В 1921 году был момент, когда организатор и душа лавки, Михаил Осоргин, а также Борис Зайцев, Павел Муратов и другие писатели были арестованы и попали в тюрьму за свое участие в общественном комитете помощи голодающим и больным (Помгол). Это поразительная история заслуживает хотя бы немногословного рассказа. Поволжье и другие области России голодали: вымирали целые семьи, участились случаи людоедства, в еду шли не только белки и лягушки, но и земляные черви, сверчки, даже «жирная» глина. Правительство не могло справиться с голодом. Тогда оно дало разрешение на организацию общественного комитета (с участием и нескольких членов правительства). Комитет буквально в несколько дней организовал отправку поездов картофеля и ржи в голодающие губернии, в адрес комитета потекли пожертвования даже от бойцов Красной армии и милиции. Получилось, что общественному комитету, не обладающему никакой формальной властью и опиравшемуся только на нравственный авторитет, доверяли больше, чем официальным органам! Этого правительство, конечно, допустить не могло. На последнее заседание Помгола народный комиссар Каменев и другие члены правительства не пришли: они знали, что всех членов комитета арестуют. Так и произошло: их всех свезли на Лубянку – за то, что у них получилось слишком хорошо спасать от смерти голодающих людей. Среди членов Помгола были и писатели… Зайцева и Муратова вскоре освободили, а вот Осоргину грозил расстрел. Тогда Бердяев и еще один член правления Союза писателей (к сожалению, неизвестно – кто именно) пошли к М. И. Калинину – хлопотать об освобождении товарища. Вряд ли эти хлопоты были очень успешными, гораздо большее значение имело вмешательство в эту трагическую историю известного норвежского полярного иследователя Ф. Нансена, который занимал видный пост в Лиге наций: Осоргина тогда сослали, но ненадолго, – видимо, решив, что он для власти не опасен. Скоро Осоргин опять был на своем месте в лавке писателей.

Бердяев приходил в лавку в костюме с бантом, но в валенках (было очень холодно, печку топили чрезвычайно экономно), и мог прочитать целую лекцию потенциальному покупателю, порой мало относящуюся к самому факту книжной торговли. Осоргин в воспоминаниях приводил забавный пример общения Николая Александровича с покупателем:

– У Вас есть сочинения Ницше?

– А вы хотите на немецком или на русском языке?

– Лучше по-русски…

– Русских изданий существует несколько, хуже других – издание Клюкина… – И дальше шел тщательный разбор всех недостатков этого издания.

– Нет, мне нужно хорошее издание.

– У других изданий тоже есть недостатки, – и Бердяев подробно рассматривал все плюсы и минусы известных ему изданий Ницше. Покупатель с почтением слушал философа, и затем они вместе приходили к выводу, какое издание ему подойдет больше всего. Тогда Николай Александрович вздыхал и говорил:

– К сожалению, у нас нет этого издания.

Покупатель был обескуражен, но не сдавался и просил другое издание, похуже.

– Но и этого издания у нас сейчас нет.

– Хорошо, дайте тогда хотя бы издание Клюкина, – был согласен и на этот вариант покупатель.

– Но это плохое издание! – горячился Николай Александрович, а потом признавал, что и Клюкина в лавке нет… Покупатель был в растерянности, но упорствовал:

– Хорошо, я плоховато знаю немецкий, но попробую. Дайте мне издание на немецком языке.

– Но это большая редкость! У нас нет изданий на немецком языке.

После этого Бердяев заводил разговор о книге Лихтенберже, которая дает некоторое представление о творчестве Ницше. Покупатель был согласен и на Лихтенберже:

– Покажите мне тогда, пожалуйста, эту книгу. Она у Вас есть?

– У меня лично или в магазине? – отвечал Бердяев. – Вы хотели бы купить?

– Ну да…

– Но в лавке нет Лихтенберже…

Разговор, продолжавшийся довольно долго, заканчивался ничем, а Николай Александрович, после ухода потенциального покупателя, огорчался:

– Очень обидно, что у нас нет Ницше! Так неприятно отказывать…