Бердяев

На эту работу Бердяева появились отклики в печати, – хотя и не такие многочисленные, как в былые времена в Москве и Петрограде. Самым серьезным откликом стала статья архиепископа Иоанна (Шаховского), опубликованная в № 31 журнала «Путь». Он назвал книгу философско-публицистической и, по сути, повторил те возражения, которые вызвала концепция Бердяева еще в России у Розанова и других православных рецензентов, – в частности, о противополагании творчества и святости: «Основной вопрос этической системы «назначения человека» – о творчестве остается, по существу, не решенным у Бердяева, хотя и намеченным, хотелось бы сказать, верно. Тупик вопроса этого в том, что в категориях христианского разума «творец» не может быть иным идеалом, чем «святой». Образ и подобие Божии должны открыться Духом в ответ на творческую самоопределительную свободу человека. Господь призывает творить добро и признает великим лишь сотворившего и потом уже научившего (Мф. 5; 19). Это и есть святость, ни предела коей, ни каких-либо единых форм нет. Форм столько, сколько лиц человеческих, и даже более»[485], – писал архиепископ Иоанн. Идея творчества, противопоставленная Бердяевым идее личного спасения, тоже не нашла у него понимания: христианская заповедь любви к ближнему чужда эгоизма и эгоцентризма, потому также поднимается над индивдуальной жизнью, как и творческий акт. Но, несмотря на многочисленные возражения, арх. Иоанн признал ценность работы Бердяева. «Самое ценное в книге Бердяева – этическая печаль о несовершенстве добра и добрых»[486], – заключил он свой отклик.

В Париже у Николая Александровича появился еще один друг – Ирина Павловна Романова, урожденная Гогенфельзен, княжна Палей (1903–1990). Она познакомились с Бердяевым в начале 30-х, причем сначала их отношения и переписка носили чисто деловой характер, – Ирина Павловна переводила на французский язык некоторые работы Бердяева, в том числе, – «Философию свободного духа», «О назначении человека», причем помогал ей в этом издатель и художник граф Юбер Конкере де Монбризон, ставший ее вторым мужем после второй мировой войны. Мобризон, будучи богатым человеком, выступал еще и меценатом для многих начинаний эмиграции, – например, он пожертвовал деньги РСХД, когда его финансирование со стороны YMCA сократилось, издавал работы Бердяева, выписывая ему щедрые гонорары, занимался благотворительностью. Ирина Павловна тоже не была чужда меценатства: она содержала под Парижем приют и школу для русских девочек, куда со временем стали принимать и беженок из Испании и Германии. Постепенно отношения с Ириной Павловной переросли в настоящую дружбу, и Бердяев имел все основания ей написать: «Вы уже так хорошо знаете мою манеру писать и мои мысли, лучше всех»[487]. Речь шла о переводе статьи Николая Александровича «Человек и машина» для журнала «Esprit» – Бердяев сначала попросил перевести текст Марину Цветаеву, чтобы дать ей возможность заработка. Но перевод его не удовлетворил, и он обратился за помощью к Ирине Павловне. Несмотря на то, что он сам хорошо знал французский язык, Николай Александрович не писал на этом языке и даже не переводил написанный уже на русском текст (в отличие от Франка, Степуна, которые даже писали на немецком). Тем не менее, его знания французского вполне хватало на то, чтобы оценить качество перевода, помочь переводчику с поиском нужного выражения, слова, идиомы.

В 1933 году Бердяев гостил у Романовой в Биаррице, где она жила на берегу моря летом. Он хотел приехать к ней и раньше, в августе 1931 года, даже сел в поезд, но в купе обнаружил, что его бумажник со всеми деньгами и документами украден. Не солоно хлебавши, он сошел с поезда и, оставшись в Париже, стал заниматься хлопотами по восстановлению пропавшего удостоверения личности и других бумаг. Только спустя почти два года он заехал на неделю к Ирине Павловне после своего санаторного лечения в Виши. «Я вспоминаю о днях, проведенных у Вас и с Вами, как о празднике… Я очень сблизился и сдружился с Вами за дни, проведенные в Биаррице. Мне кажется, что я Вас почувствовал и узнал. И образ Ваш стал для меня еще милее»[488], – писал он ей в письме по возвращении в Париж. Ирина Павловна восхищалась Бердяевым, ее завораживали его идеи, способность парадоксально мыслить. Во время пребывания Николая Александровича у нее в доме они очень сблизились. Днем они часто ездили по окрестностям (Ирина Павловна прекрасно водила машину), вечерами засиживались в гостиной, разговаривая о самых разных вещах. Бердяев и в это время успевал работать над своей книгой «Я и мир объектов: Опыт философии одиночества и общения», но как сам вспоминал, совсем не чувствовал одиночества, переживание которого для него было так характерно.