Бердяев

Осенью 1935 года на свет появился указ патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) № 1651. Указ строго осуждал булгаковское учение о Софии и рекомендовал всем верным чадам Церкви отвергать это учение, «опасное для духовной жизни». Надо сказать, что отец Сергий был в это время деканом Богословского Института, поэтому такое осуждение имело бы вполне очевидные административные последствия, если б не состоявшееся к этому моменту разделение эмигрантских церквей на три части: «белую» церковь, во главе с митрополитом Антонием Храповицким (Русская Православная Церковь за рубежом – РПЦЗ), «греческую» Церковь, руководимую из Парижа митрополитом Евлогием и поддержанную Институтом, которая с 7 февраля 1931 года подчинялась Константинопольскому Вселенскому Престолу; и, наконец, «красную» Церковь митрополита Сергия (Страгородского). Сначала булгаковскую «ересь» осудила «красная» церковь, а затем и РПЦЗ. Выбор Николая Александровича – стать прихожанином церкви Московской патриархии, очень осложнил его отношения не только с Богословским Институтом, но и со многими близкими ему людьми – тем же Булгаковым, Бунаковым-Фондаминским, матерью Марией (Скобцовой). Но когда отец Сергий, священник в седьмом поколении, был осужден как еретик, Бердяев, не раздумывая, бросился на его защиту. Он опубликовал в декабре 1935 года в «Пути» статью «Дух Великого Инквизитора», где резко осудил практику запретов митрополита Сергия. Для него вопрос заключался в том, возможна ли свобода мысли в православии? По его мнению, единственная настоящая ересь есть ересь против христианской жизни, а не против доктрин. В оценках Николай Александрович не стяснялся: он назвал практику осуждения непрочитанных книг (митрополит Сергий книгу Булгакова не читал) «церковным фашизмом». Написав эту статью, Николай Александрович заметно успокоился после нескольких дней волнений и возмущений, – «исполнил свой долг», – написала Лидия Юдифовна. Статья Бердяева вызвала немало откликов, в том числе, с критикой позиции самого Бердяева, но Николай Александрович стоял на своем: церковь не должна быть авторитарной, это должен быть свободный духовный союз! История была долгой, ее обсуждала эмигрантская печать от Харбина до Лондона, отец Сергий уже хотел уйти в отставку из Института, но летом 1937 года пусть не окончательное, но все-таки завершение ей дала Епархиальная комиссия, созданная митрополитом Евлогием. Комисия пришла к выводу о невиновности Булгакова, расмотрев его учение о Софии как частное богословское мнение, с которым не все могут быть согласны (Г. Флоровский и не согласился!)

РСХД, которому Бердяев отдал много душевных сил, тоже, по его мнению, превращалось в авторитарное движение ортодоксов. Бердяев чувствовал, что на него там стали смотреть как на вредного «модерниста», сам же он стал тяготиться пребыванием в «духовно чуждой, враждебной к философской мысли, свободе, духовному творчеству»[505] среде. Постепенно он отошел от движения. Вообще, если задуматься, Бердяева преследовали в жизни ситуации, когда он раставался с когда-то близкими друзьями (Мережковские, Карташев, Гершензон, Струве, Вяч. Иванов, В. Ильин, другие), отходил от важного и значимого вначале дела (ВАДК, Научный Институт в Берлине, «Путь», РСХД), оставался в одиночестве и под огнем критики. «В моем общении с людьми и целыми течениями всегда было что-то, для меня мучительное, всегда была какая-то горечь»[506], – чувствовал и сам Николай Александрович.