А сама колымага — это закрытый громоздкий экипаж, который изначально имел верх шатрового типа, откуда и получил своё название. В словаре Брокгауза и Ефрона сказано, что чаще всего такой экипаж был предназначен для женщин и детей боярских и дворянских семейств. Мужчины передвигались верхом на коне.
Колымаги не имели рессор: их кузов крепился на оси колес, поэтому при высокой скорости движения экипаж начинало сильно трясти. Чтобы им управлять, кучер должен был идти рядом или сидеть на одной из ведущих лошадей.
Поездка занимала очень много времени: для разворота колымаге нужна большая площадь. Если таковой не находилось, задние колёса приходилось заносить вручную. То ещё удовольствие, судя по всему…
Зато уж как изощрялись в украшении колымаг! Не зря в словаре Даля есть глагол «колымажиться» — важничать, ломаться, барничать.
Внутри колымагу обивали красным сукном или бархатом, по бокам вешали суконные или шёлковые занавеси, иногда с дверцами. В дверцы вставляли маленькие слюдяные окошки и закрывали их занавесками.
Особо богатые люди снаружи обкладывали колымагу золотом, внутри обивали соболиным мехом, а колёса оковывали серебром. Да ещё и по бокам повозки у некоторых бояр шли холопы-скороходы.
При Алексее Михайловиче для хранения колымаг на Пречистенке был построен Колымажный двор. В честь него в Москве назвали Колымажный переулок (он есть и сейчас).
В конце XVII века место колымаг постепенно стали занимать кареты. Наконец-то появился транспорт, в котором можно было ездить и мужчинам, и женщинам.
В музее Московского Кремля хранится четырёхместная колымага — единственный сохранившийся экипаж русской знати первой половины XVII века. Её последним владельцем был Никита Романов — двоюродный брат царя Михаила Романова.
Колымагу сделали в мастерских Конюшенного приказа Московского Кремля, а В. И. Суриков запечатлел её на картине «Утро стрелецкой казни».
Как появилось слово «засандалить»
Когда говоришь слово «засандалить», трудно избавиться от ощущения, что к действию имеет отношение летняя обувь.
Будто кто-то взял в руки сандалию, да как ускорил ею процесс… Интересно, что слово «сандалии» заимствовано в древнерусский период из греческого, где sandalia — деревянные башмаки.
Поэтому хочется провести аналогию с сандаловым деревом и радостно хлопнуть в ладоши: вот же оно, родство. Там дерево, тут дерево.
Да только «сандал» пришёл к нам из тюркского языка, где sandal восходит к древнеиндийскому candanas — «сандаловое дерево». А слово sandalia восходит к персидскому sandal — «туфля».
Но учитывая, что сандалии — это обувь древних греков с деревянной подошвой и кожаными ремешками, возникает вопрос: а уж не из сандала ли делали эту самую подошву?
Поэтому вопрос их родства я оставлю открытым. Давайте перейдём к другому: как вообще в русском языке появилось слово «засандалить»?
В Казачьем словаре-справочнике Губарева есть слово «сандаля» — трезубец, которым бьют сазанов во время икрометания, когда они идут стадами при самом береге реки. Иначе сандаля называется «ости».
Согласитесь, от «сандали» легко могло образоваться слово «засандалить». Правда, ни в одном этимологическом словаре ни этой версии, ни какой-либо другой я не нашла.
Что на самом деле значит «засандалить»?
У глагола «засандалить» за многолетнюю историю было столько значений, что голова кругом. У Даля «засандалить» имеет два варианта: закрасить сандалом и быть немного хмельным, напиться. Словом «сандал» раньше часто называли краску, обычно красного цвета.
Поэтому приведённое здесь же выражение «Засандалить себе нос» живо рисует в воображении любителя крепких напитков с носом, конкурирующим по цвету с филейной частью павиана.
Ещё «сандалить» — это натирать что-то до блеска. Однако в современных толковых словарях у глагола «засандалить» совсем другое направление, буйное.
Так говорят в значении «ударить кого-то», «бросить что-то в кого-либо» или «сделать что-либо быстро, стремительно».
Почему Гоголя называли белокурым?
На известном портрете Гоголя художника Фёдора Моллера мы видим мужчину с длинными тёмными волосами. Украинский поэт Пантелеймон Кулиш писал, что Гоголь просил Моллера изобразить его с весёлым лицом, потому что «христианин не должен быть печален».
Художник подметил привлекательную улыбку, оживлявшую уста поэта, но глазам его придал выражение тихой грусти — состояния, из которого Гоголь выходил редко. Другой художник, Фёдор Иордан, назвал этот портрет верхом сходства. Тогда почему современники называли Николая Васильевича белокурым?
Не верите? Вот несколько примеров!
Писатель Сергей Аксаков видел Гоголя в 1839 году:
«Прекрасные белокурые густые волосы лежали у него почти по плечам; красивые усы, эспаньолка довершали перемену».
Лев Арнольди после встречи в 1849 году: