Берег

Он обнял и подвел ее к окну, но, когда подсадил на подоконник, она, должно быть, не поняла, что он готовился сделать, и поймала, ласково притиснула его ладонь к своему обнаженному гладкому колену и так начала тихо сдвигать к бедру тонкую материю платьица. И, не отнимая руку, оправдывая самого себя, он стал целовать ее раскрывшиеся замершим ожиданием губы и даже зажмурился в приступе отчаяния, не зная, что происходит с ним и с нею.

– Эмма, Эмма…

– Vadi-im, ich liebe dich, ich liebe…

– Послушай меня, Эмма, - проговорил Никитин, как в волнистом текучем дурмане. - Здесь произошло то, что тебе не нужно знать. Ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты ни в чем не виновата. Ни в чем. И бояться тебе нечего. Понимаешь? Я должен уехать… то есть меня утром не будет здесь. Но так уж случилось. Я очень любил лейтенанта Княжко. Со мной черт знает что случилось! И я тебя, наверно, теперь не увижу. Как и почему я могу опять повесть в Кенигсдорф? Никак, я не знаю! А в штрафном нужно еще выжить, там все сначала. Но пусть бы… Хуже, чем было в Сталинграде, на Днепре или в Берлине, не будет! И я знаю, что война кончается. И я никогда не попаду в Кенигсдорф! Понимаешь? А я… люблю тебя, Эмма. Я чувствую… и не знаю, что делать. Вот что случилось, Эмма… Я не знал, что так будет…

– Vadi-im! Ich verstehe nichts! Wozu Stalingrad? Wozu Berlin? [Вади-им, я ничего не понимаю! При чем тут Сталинград? При чем Берлин? ]

Она склонилась с подоконника и зачем-то вжалась носом в его нос, а ее волосы щекотали подбородок Никитину прикосновением теплой свежести, и овевало сладковатым, неотделимым от нее запахом того первого утра, когда с чашечкой кофе на подносе она вошла, робея и притворно улыбаясь непонимающему его взгляду.

– Wozu? Wozu? Sprich Deutsch! Ich verstehe nichts! [При чем тут это? При чем? Говори по-немецки! Я не понимаю!]

– Ich weip nicht, was soil es bedeuten, - выговорил Никитин всплывшую в памяти выученную фразу. - Помнишь, я вспоминал стихи, которые зазубрил в школе. Кажется, в восьмом классе. Я хотел получить тогда "отлично" по немецкому языку. Но ты не знаешь эти стихи. Гитлер сжигал книги Гейне на костре. Я знаю, вас заставляли читать только Гитлера. "Mein Kampf"…

– Hitler? - вскрикнула Эмма и уткнулась лбом ему в грудь. - Hitler ist ein Wahnsinniger! Das ist ein boser Alpdruck! So sagte mein Vater, als Hitler den Krieg gegen Rupland l amp;sbrach. Aber wenn nicht dieser furchtbarer Krieg, so ware ich dir nicht begegnet! So warest du nicht naeh Konigsdorf gekommen. Verzeihe mich, wenn ich ungeschiekt gesagt hahe! [Почему ты сказал о Гитлере? Гитлер - сумасшедший! Это дурной, кошмарный сон! Так сказал мой отец, когда Гитлер начал с Россией войну. Но если бы не эта страшная война, ты не попал бы в Кенигсдорф. Прости меня, если я не так сказала!]

– За что ты просишь извинения? - проговорил Никитин, поняв в ее торопливой речи лишь отдельные слова. - Война от тебя не зависела. И не зависела от меня. Эмма, послушай… - Он снова чуть-чуть отклонил ее голову, заглядывая в переливающиеся влагой ее глаза. - Я не оказал тебе главного. Мы с тобой… завтра уже не увидимся. И я не хотел бы, чтобы ты думала не так, как надо. О том, что было. Я тебя очень люблю, Эмма. Ты к войне не имеешь отношения. Нет, конечно, ты имеешь отношение, но это совсем другое. Ты меня понимаешь? Это совсем другое…

– Sprich weiter. Urn Gottes Willen, sprich! [Говори дальше. Ради бога, говори!] - попросила Эмма и легонько потрогала кончиком пальца его губы, точно так - одним осязанием улавливая и отгадывая смысл фраз. - Vadi-im, ich hore [я слушаю]. Du mupt Deutsch lernen, und ich werde Russisch lernea [Ты должен учить немецкий. А я буду учить русский].

– Я очень хотел бы, чтобы ты поняла. Подожди, я буду говорить медленно, по словам. Я хочу - ich will… чтобы ты поняла… Нет, забыл, как это по-немецки… хотя бы одну фразу: я буду тебя помнить. Как по-немецки "помнить"? Vergessen - забыть. Nicht vergess-en, nieht vergessen! Понимаешь?

– Nichtvergessen? - повторила она и вся вытянулась к нему, приблизила светлеющее в темноте лицо, а невесомым кончиком пальца то нажимала, то отпускала его нижнюю губу. - O, Vadim! Lerne Deutsch, lerne Deutsch. Russisch, Deutsch… Warum so? Ein Moment, Vadi-im… Komm, Vadim! [Русский язык, немецкий язык - зачем так? Иди сюда, Вадим!]

Опираясь на его плечи, она спрыгнула с подоконника и затем упорно повлекла его за руку куда-то во тьму мансарды, в угол комнаты, там он, задержанный ее шепотом, предупреждающим "тсс", наткнулся, задел ногой стул, загремевший о тумбочку письменного столика. На этот стол, после размещения взвода в доме, он впервые обратил внимание, увидев на нем пластмассовый чернильный прибор, толстую оплавленную воском свечу, прикрытую колпачком, целлулоидный стаканчик, наполненный разноцветными карандашами, несколько учебников, по-школьному сложенных стопкой, - только потом он узнал, что эта комната, занятая им, была комнатой Курта.

– Vadim, nimm Platz. Bitte, lies, mein Lieber [Вадим, сядь. Пожалуйста, читай, мой дорогой].