Берег бесконечности

Теперь, в большом зале иллий, Сара пробежала пальцами по белым и черным клавишам, наслаждалась прикосновением к гладкой поверхности, созданной лучшими квуэнскими резчиками по дереву, представляя себе мать маленькой девочкой, выросшей в этом узком царстве лошадей и сводящих с ума иллюзий. Должно быть, для нее оставить Кси было все равно что улететь на другую планету. Чувствовала ли она облегчение, освобождаясь от клаустрофической замкнутости, направляясь буйурским туннелем к новой жизни на заснеженном севере? Или в глубине души Мелина тосковала по скрытым долинам? По возбуждающим скачкам верхом на спине лошади? По пасторальной чистоте жизни, не оскверненной присутствием мужчин?

Скучала ли она по цветам, которые проникают в каждый сон или кошмар и при дневном свете расстилаются перед тобой тайной панорамой?

Кто научил тебя играть на пианино, мама? Сидя рядом с тобой на этой самой скамье, как ты сидела со мной, стараясь скрыть разочарование от моих неловких пальцев?

На полированной крышке пианино лежала стопка листков с записями музыки. Сара пролистала их, вспоминая композиции, которые на многие часы отрывали от нее мать и заставляли ревновать к этим точкам на странице. Точкам, которые Мелина преобразовывала в великолепную гармонию.

Позже Сара поняла, какой волшебной властью могут обладать эти мелодии. Потому что они могут быть повторены. В определенном смысле записанная музыка бессмертна. Она никогда не умрет.

Типичный джиджоанский ансамбль – секстет, включающий представителей всех рас,– играет спонтанно. Композиция от одного представления к другому никогда не повторяется. Особенно это относится к синим квуэнам и хунам, которые, согласно легендам, в упорядоченном галактическом обществе не обладали свободой новаций. И были особенно изумлены, когда партнеры люди иногда предлагали записать особенно удавшиеся композиции в воске треки или на бумаге.

Зачем?– спрашивали они. Каждое мгновение заслуживает своей собственной песни.

Джиджоанский способ взгляда на мир. Сара признавала его.

Она опустила руки на клавиши и сыграла несколько гамм. И хоть не играла давно, почувствовала себя так, словно встретилась со старым другом. Неудивительно, что Эмерсон утешается мелодиями, вспоминая прежние счастливые дни.

Тем не менее она волновалась, вспоминая некоторые простые произведения. И начала с «К Элизе».

Согласно антропологическим текстам в Библосе, древнейшие культуры на Земле знали музыку импульсивную, такую, как джиджоанские секстеты. Но незадолго до того как выйти в космос, люди научились записывать музыку.

Мы искали порядка и возможности запомнить. Должно быть, это казалось убежищем от хаоса, заполнявшего нашу темную жизнь.

Конечно, это было очень давно, когда и математика на Земле вступила в эпоху великих открытий. Может, это общая особенность? Выбрала ли я математику по той же причине, по какой Мелина любила этот инструмент? Потому что она вносит предсказуемость в жизненный хаос?

На стену упала тень. Сара привстала и встретилась с взглядом карих глаз Форуни, пожилой предводительницы клана всадниц.

– Прости, что потревожила тебя, дорогая.– Седовласый матриарх жестом предложила Саре садиться.– Но, глядя на тебя, я едва не поверила, что к нам вернулась Мелина и снова играет, как раньше, с прежней увлеченностью.

– Боюсь, я не очень похожа на мать. И играю и вполовину не так хорошо.

Пожилая женщина улыбнулась.

– Хорошая мать хочет, чтобы дети превзошли ее, могли делать то, чего не может она. Но мудрая мать позволяет ребенку самому выбирать, в чем превзойти ее. Ты избрала царство глубокой мысли. Я знаю, она гордилась тобой.

Сара кивком поблагодарила за доброту, но афоризм не утешил ее. Если бы выбор действительно принадлежал мне, неужели я не выбрала бы красоту, как у Мелины? Не хотела бы стать смуглой загадочной женщиной, которая поражала окружающих множеством талантов?

Математика выбрала меня, захватила своей холодной бесконечностью и обещаниями универсальных истин. Но кого трогают мои уравнения? Кто с радостью смотрит на мое лицо и фигуру?

Мелина умерла молодой, но в окружении тех, кто любил ее. А кто заплачет надо мной, когда я умру?

Предводительница иллий, должно быть, неверно истолковала выражение лица Сары.

– Мои слова обеспокоили тебя?– спросила Форуни.– Я говорю как еретик, если надеюсь на то, что поколения можно усовершенствовать? Кажется ли тебе это странной верой племени, которое скрывается даже от цивилизации беженцев и изгнанников?

Саре трудно было ответить.

Почему дети Мелины оказались такими необычными по джиджоанским стандартам? Хотя ересь Ларка кажется противоположной моей, у нас с ним общая черта – мы отвергаем Тропу Избавления.

Книги, которые читала нам мама, часто говорили о надежде, которую вызывал какой-нибудь мятежный поступок.

Предводительнице иллий она ответила: