Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей

После обряда они могут опять выходить замуж, не боясь уже ни укоров, ни обид от покойных мужей.

Тот же путешественник говорит, что негры Нижнего Конго веруют, будто человек, умирая, покидает жизнь, преисполненную горя и забот, для того чтоб ожить для другой жизни, полной радостей и счастья.

Основываясь на этом мнении, они обращаются очень жестоко с больными, желая ускорить их смерть. Родственники умирающего негра обыкновенно теребят его за нос и за уши, что есть силы; бьют его кулаком по лицу, тянут за руки и за ноги и зажимают рот, чтобы скорее задушить.

Даже во время войны, самой ожесточенной, достаточно известия о погребальной церемонии члена королевской фамилии, чтобы с обеих сторон прекратились боевые действия.

Отсюда ясно, что случай благоприятствовал Лаеннеку сверх ожидания.

Лишь только скрылись за горами последние лучи заходящего солнца, как мигом прекратились пляска и вой и мужчины набросились на пищу, которую дома приготовили для них женщины, не участвующие в церемонии.

Вскоре крепкие напитки из сорго полились в изобилии в хижинах простолюдинов, тогда как знать упивалась померанцевой водкой, а Гобби с принцами и принцессами искали царственного опьянения в излюбленной тафии.

Когда могущественный властелин стал терять рассудок, Кунье подал знак молодым людям, поджидавшим его на галерее, и все втроем тихо проскользнули по темным улицам города, а минут через десять очутились на берегу Конго. Из чащи корнепусков, росших по берегам, послышалось глухое рычание Уале.

— Кто идет? — спросил Лаеннек.

— Это мы, — отвечали Гиллуа и Барте, дрожа от волнения.

— Тише!.. Садитесь, — отвечал Лаеннек поспешно.

Кунье, раздвигая руками корнепуски, привел молодых людей к небольшой пироге, где их ожидали бретонец и Буана, молодая негритянка, которая во что бы то ни стало хотела следовать за своим господином и Уале.

Умное животное тотчас улеглось на дне пироги, Барте, Гиллуа и проводник могли, наконец, занять свои места. Не говоря ни слова, Лаеннек дал каждому ружье, порох и пули и, опять усевшись на свое место, щелкнул языком.

Сигнал был тотчас принят, и пирога тихо двинулась по реке; Кунье и Буана налегли на весла; пирога шла вдоль берега, чтобы укрываться под высокой травой и кустарниками, зеленым сводом склонявшимися над рекой. Пока еще слышались издалека печальные песни, путешественники соблюдали мертвую тишину из страха, что их заметит какой-нибудь запоздавший негр; ночь была так темна, что в двух шагах не видать было ни зги, и каждую минуту нос пироги запутывался в корнях, извивавшихся на водной поверхности. Вскоре со стороны Матта-Замбы доносился уже только глухой, неясный гул, как обыкновенно бывает ночью в местах, где кишат человеческие толпы. Зато по обоим берегам реки послышался рев и вой диких зверей, пользовавшихся ночным мраком, чтобы поспешить на водопой.

— Господа, — сказал Лаеннек, решившись, наконец, прервать молчание, — первое затруднение побеждено, потому что прежде всего надо было уйти, но опасность еще не миновала. У нас есть оружие, и мы можем защищаться от зверей, притом же мы покинем реку только в нижнем ее течении, во избежание злокачественной лихорадки, которая не пощадила еще ни одного европейца; как вам известно, конголезская лихорадка — это смерть. Но в настоящую минуту нет ничего опаснее, чем погоня Гобби во главе отряда в пятьсот-шестьсот воинов, которых он подпоит тафией и водкой.

— Вы думаете, что он, узнав о побеге, так и бросится по горячим следам?

— Да, думаю, потому что он на все способен, только бы захватить вас опять в свои лапы. Ведь он воображает себя непобедимым до тех пор, пока у него в армии есть белые воины… Впрочем, у меня еще не пропала надежда.

— Какая?

— Что он не посмеет прерывать погребальные церемонии своего родственника. Подобное нарушение противно всем религиозным понятиям страны… но с Гобби ни на что нельзя рассчитывать! В сущности, он так же мало верит Марамбе, как своим гангам. Этот неглупый парень знает только человеческую силу, и я сомневаюсь даже, верит ли он в мою неуязвимость. Итак, если завтра утром, когда винные пары несколько рассеются, он заметит наше отсутствие, то, по всей вероятности, созовет отряд преданных воинов и бросится за нами в погоню; в таком случае он нагонит нас еще до заката солнца, потому что в этой жалкой пироге мы не можем уйти далеко. Его негры без особенного труда проплывают на веслах двадцать пять или тридцать миль в день. Я видел их в работе.

— Так почему бы нам не выйти на берег и не продолжать нашей дороги пешком, как можно дальше от реки?

— Это невозможно! Нам нельзя скрыть свой путь в этой чаще лесов, окружающих Конго с обеих сторон на протяжении более двухсот миль!

— В таком случае у нас не остается никакой надежды спастись от его преследования!