«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Имя выдающегося русского ученого – географа и востоковеда Петра Александровича Чихачева (1808–1879) мы не встретим в известном биографическом словаре-справочнике Л.А. Черейского «Пушкин и его окружение». Есть, однако, основание предполагать, что Пушкин был знаком не только с известиями о восточных путешествиях Чихачева, но и с самим исследователем. В летописи жизни и творчества Пушкина фамилия Чихачевых встречается неоднократно. Отец П. Чихачева, действительный статский советник Александр Петрович, был назначен в 1804 году вдовствующей императрицей Марией Федоровной «первым директором Гатчины». Здесь, в городе-парке, неоднократно бывал Пушкин. В 1828 году двадцатилетний П. Чихачев после учебы у профессоров Царскосельского лицея поступает на службу в «ведомство Государственной коллегии иностранных дел» в чине коллежского регистратора. С 1833 года – на службе в русском посольстве в Константинополе. (Здесь Чихачев познакомился с живописцем Карлом Брюлловым – сохранился брюлловский рисунок «Петр Чихачев в восточном костюме».) К ориентальным исследованиям Чихачева относятся его труды о Сахаре, Северной Африке, Малой Азии, Гоби и Тибете. Писатель Леонид Гроссман в своем романе «Записки д’Аршиака. Петербургская хроника 1836 года» написал: «Я просматривал как-то список дворцовых товарищей Пушкина. Камер-юнкеры Любомирский, Вонляргский, Скарятин, Шишко, Салтыков, Волконский, Кулаковский, Чихачев – кто они?.. Выведет ли их когда-нибудь из безвестности даже солнечное имя поэта, ставшего, волею царя, их товарищем?»

Имя П.А. Чихачева, младшего современника Пушкина, не только вышло из безвестности, но и вошло в созвездие самых замечательных географов и путешественников мира.

Одним из авторитетнейших знатоков Востока был в пушкинское время поэт и дипломат Александр Сергеевич Грибоедов (1790–1829). «Пушкин с первой встречи с Грибоедовым по достоинству оценил его светлый ум и дарование»134 (познакомились они летом 1817 года). В марте 1828 года Грибоедов приехал в Петербург с Туркманчайским договором и поселился в гостинице Демута, где тогда проживал и Пушкин. Частые встречи возобновились, а вместе с ними и беседы, в том числе, конечно и о Востоке. Биографы Грибоедова отмечают, что ко времени его новой встречи с Пушкиным он постиг «дух и формы восточных культур» и воспринимал их «не как некий абстрактный и условно экзотический Восток, а именно как исторически сложившиеся, целостные национально-самобытные культуры»135.

Много написано о дружбе, связывавшей Пушкина и Гоголя Н.В.Гоголь всерьез интересовался Востоком. В октябре 1834 года Пушкин (вместе с Жуковским) присутствовал на публичной лекции Гоголя в Петербургском университете. Лекция, впоследствии опубликованная в «Арабесках», была посвящена багдадскому халифу Ал-Мамуну (809–833), чей халифат «обнимал на востоке всю цветущую юго-западную Азию и замыкался Индиею; на западе он простирался по берегам Африки до Гибралтара». Один из слушателей этой лекции, Н. Иваницкий, вспоминал: «После лекции Пушкин заговорил о чем-то с Гоголем, но я слышал только одно слово: «увлекательно…»136.

Мы назвали немногим более десятка выдающихся имен. Эти люди принадлежали к пушкинскому кругу и участвовали – каждый по-своему – в формировании ориенталистской концепции поэта, обогащали его знания об Африке и других регионах Востока.

Жадно вслушивался Пушкин в рассказы о дальних экзотических странах Востока. Они служили пищей его воображению, толкали на новые поиски. Ни одна книга не могла сравниться с живой беседой с друзьями, ум и знания которых он высоко ценил. «Меж ними все рождало споры и к размышлению вело…» Один из собеседников поэта, Ксенофонт Полевой, заметил: «Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями… Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально».

Конечно, никакое общение с путешественниками и прочими «очевидцами» не могло заменить Пушкину личных впечатлений о Востоке, об Африке, куда он безуспешно стремился попасть в годы молодости и южной ссылки. «Сколько лет путешествие было приятнейшей мечтою моего воображения», – мог бы вслед за Карамзиным137 воскликнуть Пушкин. «Граница,– пишет Пушкин в «Путешествии в Арзрум», – имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по Югу, то по Северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России» (VIII, 463).

Пушкин был прирожденным путешественником – неутомимым и наблюдательным. Ему так и не удалось «вырваться» из России, но и в пределах империи он перемещался немало (не всегда, правда, по своей воле!) Географ П.П. Померанцев составил «Карту путешествий Пушкина»138. Оказалось, что Пушкин «наездил» по России 34 750 км! «Цифра даже для профессионала-путешественника значительная, почти окружность земного шара, – замечает Померанцев и добавляет: величайший путешественник всех времен и народов Пржевальский за свои центрально-азиатские странствования совершил около 30 000 км».