Я отпихнул толстяка и выскользнул из кабинки. Человек в черном уже прошел через зал и сел на четвертый табурет, не глядя в мою сторону. Я пробрался между столиками и пристроился у стойки слева от него.
Он не взглянул на меня даже после того, как я ткнул его локтем в бок, а сделал я это несколько сильнее, чем позволяет строгий этикет. Будь у него в кармане пистолет, я бы почувствовал. Трость он зажал между коленями, придерживая рукой за крупный серебряный набалдашник. Я слегка наклонился к нему.
— Будь осторожней, — сказал я в восьми дюймах от уха, — дело накрылось.
Он воспринял известие спокойно. Только медленно повернул голову и уставился на меня. Высокий узкий лоб, впалые щеки; на сероватом лице вокруг ноздрей проступали белые линии. Глаза напоминали маленькие черные камешки.
— Вы это мне? — холодно поинтересовался он, и от его ледяного тона повеяло вечной мерзлотой последней полярной стоянки Скотта.
— Кто этот тип? — спросил я заговорщицки, подразумевая, что ловким мальчикам следует сойтись и поладить по-хорошему.
— Кто?
Никакой оттепели.
— Вон тот галантерейщик с жирными потными руками, — уточнил я. — Мой сосед по столику. Он, кстати, все еще сидит в кабинке, ждет, чем все закончится.
— Вы ошиблись, — отрезал черный человек.
— Не падай духом, — продолжал я. — Каждый может ошибаться. Так почему бы нам не поговорить втроем?
Это его задело. Дернув головой, он соскочил с табурета и подхватил шляпу. Когда он потянулся за тростью, я легко толкнул ее. Трость грохнулась на пол. Я нагнулся за ней и словно бы нечаянно надавил на ее конец каблуком. Внутри что-то треснуло.
— Ох, черт, — сказал я. — Извините.
Я вручил черному трость. Он сгреб ее и удалился в сторону сортира. Я проводил его взглядом, пожалуй, чуть-чуть слишком долгим, но при этом краешком глаза заметил, что мой первый собутыльник скользнул к выходу. Я перехватил его в нескольких ярдах от бара на улице. Он сопротивлялся, но не сильно, как человек, который не желает привлечь внимание прохожих.
— Ну-ка постой! — сказал я. — Представление настолько занимательное, что не терпится узнать продолжение. Так что же дальше?
— Глупец, опасность вовсе не миновала! Я пытался спасти вам жизнь — неужели у вас нет ни капли благодарности?
— Не тебе об этом судить, приятель. Так из-за чего разгорелся сыр-бор? Неужели из-за моего костюма? Деньги? Так их не хватило бы для оплаты такси до Колвин-Корт и обратно. Но, похоже, мне не пришлось бы возвращаться.
— Пустите же! Мы должны уйти с дороги!
Толстяк попытался сбить меня с ног, и я ударил его под ребро. Достаточно резко, чтобы он засопел и обмяк, повиснув на мне как мешок. Я покачнулся. В то же мгновение послышалось глухое "хап!", будто выстрелили из пистолета с глушителем — и в дюйме от уха свистнула пуля. Рядом был портик парадного. Мы покрыли расстояние до него одним прыжком. Толстячок вновь попытался ударить меня под коленку, и мне опять пришлось утихомирить его.
— Не принимай так близко к сердцу, — сказал я. — Пуля меняет дело. Успокойся, отпускаю шею.
Он кое-как кивнул. Это удалось ему с трудом, учитывая положение моего пальца. Я разжал руку. Он шумно задышал и рукой оттянул воротник. Круглое лицо слегка перекосилось, а фарфорово-голубые глаза утратили младенческое простодушие. Тем временем я снял маузер с предохранителя и настроился на продолжение.
Минуты тянулись, словно геологические эпохи.
— Он ушел, — глухо произнес толстяк. — Попытка сорвалась, но они предпримут другую. Вам не удалось избежать развязки, вы просто отсрочили ее.
— Будем живы — не помрем, — отозвался я. — Давай-ка пробовать воду. Ты первый.
Я подтолкнул его дулом в спину. Обошлось без выстрелов. Я рискнул оглядеться: в поле зрения ни одного черного плаща.
— Где твоя машина? — спросил я.
Он кивнул на черный «мармон», припаркованный на другой стороне улицы. Я провел его к автомобилю, подождал, пока он усядется за руль, и забрался на заднее сиденье. Рядом стояли другие машины с тонированными окнами — большое удобство для снайпера. Но никто не выстрелил.
— У тебя тут есть что выпить? — спросил я.
— Что?.. Ах, да… Конечно.
Толстяк старательно скрывал удовлетворение.
Вел он паршиво, как вдова средних лет после шестого занятия: трогал рывком, выскакивал на красный свет — и так через весь город, пока мы не добрались до места. Колвин-Корт оказался засыпанным щебенкой тупиком, который полого поднимался к сплетению телефонных проводов. Высокий и узкий дом четко выделялся на фоне неба, чернея пустыми окнами. Мы свернули на подъездную дорожку из двух полосок потрескавшегося бетона с проросшей посередине травой, обогнули здание и, оставив позади деревянную лестницу, о которой упоминал толстяк, подошли к входу. Дверь шла туговато, но потом распахнулась, и мы ступили на потертый линолеум. Потянуло кислым запахом несвежего капустного супа. По примеру провожатого, я остановился и прислушался к напряженной тишине.
— Не беспокойся, — сказал толстяк, — здесь нет ни души.