Нет, не спорю, придумано замечательно. И осуществлено не менее талантливо. А на деле ведь проще простого! Если известно имя и кое-какие подробности о человеке, письмо можно написать таким образом, чтобы прочитать смог только истинный получатель, но больше – никто. Недаром же считается, что имя может многое рассказать о своём владельце, а некоторые полагают, что именно присвоенное нам при рождении сочетание букв и звуков определяет нашу дальнейшую жизнь. Утверждение непроверенное, но что-то в нём есть. Что-то правдивое той самой правдой, которую трудно выразить словами, но которую всегда душа чувствует. Так вот, эльфы, беря за основу имя и прибавляя к нему своё собственное впечатление о получателе, каким-то магическим образом вкладывают это в строки своих рун, в результате чего любой из тех, кто не должен узнать, о чём пишется, увидит только перебегающие с места на места закорючки. И как не пытайся отследить их перемещение, всё равно, в нужном порядке они выстроятся и замрут, лишь когда письмо предстанет перед очами получателя. И только перед его очами: остальные всё равно увидят бесконечный хаос. Наверное, и на печати...
Да, там, скорее всего, руны тоже скакали с места на место. Недаром же надзорный нарочно спросил о том, мне ли это письмо предназначено. Но каким образом эльфам удалось? Они же ни разу меня не видели, не слышали, не... Читали. Гадский Гебар подсунул им мои переводы? Я его убью, честное слово, убью! Хвастался, небось, нашими совместными трудами перед кем-то, а теперь мне прислали письмо, в котором написано что-то вроде «бросал бы ты это дело парень, пока тебя на смех не подняли». Точно, так и есть. Читать уже не хочется. Корпеть над переводами – тем более. А стыда-то сколько будет, когда местные служки узнают, о чём говорится в письме...
Кстати, почему меня никто не допрашивает? Оставили одного в комнате... Ну, не в комнате, а в камере, но по отсутствию в ней какой бы то ни было мебели – ни лавки, ни лежанки – можно сделать вывод: долго я здесь находиться не буду. Правда, верхнюю одежду забрали. Хорошо хоть, сапоги оставили: через щели в дощатом полу тянет сыростью. Можно сесть, но не хочется. Да и плохо видно, что творится на самом полу, потому что сквозь решётку продолговатого отверстия в стене над дверью проходит факельного света ровно столько, чтобы моя фигура (если, конечно, не прилягу прямо у порога) была ясно различима глядящему в дверное окошечко.
Впрочем, задержка мне только на руку: если Ливин сумела внятно рассказать о произошедшем в Письмоводческой управе, можно надеяться, что Кайрен уладит недоразумение, я ведь ему уже объяснял касательно своих занятий в свободное время. Хотя, даже если не сумела, попробую сам убедить надзорного. В конце концов, ничего противозаконного в том, чтобы получать письма от эльфов, нет. Выглядит подозрительно, согласен. Особенно в свете постоянных размолвок с этими непонятными обычному человеку существами. Правда, до войны не доходит (и вряд ли дойдёт), но чем аглис не шутит... Стойте-ка! Все эти выводы хороши, просто замечательны, но я упускаю главное. Причину.
Письмоводители по собственной воле и стремлению не сообщают в «покойную управу» о том, кто кому пишет и от кого получает послания. Более того, чтобы получить право на ознакомление с чужой перепиской, нужно предъявить и доказать серьёзные на то основания, вроде угрозы государственной безопасности или чьей-то жизни. Или нужно знать, что в ворохе писем скрывается нечто, возможное к представлению злоумышлением. Что же получается? Надзорный знал об эльфийском письме ещё до того, как я пришёл в управу. Собственно, поэтому он там и находился. Ждал меня. Значит, ему было сообщено заранее. Кем? Кантой? Краснолицая, конечно, меня недолюбливает, но не настолько же, чтобы сдать в «покойную управу». Или настолько? Нет, верится с трудом. К тому же она, как сейчас понимаю, выглядела донельзя испуганной, а не торжествующей. Тогда... Кто-то интересовался моей перепиской. Зачем? В ней нет ничего ценного. И никогда не было. И преступного тоже ничего нет. Да, это клятое письмо доставило волнений, но всё непременно разрешится! Если...
В коридоре раздались шаги и голоса. Идут двое. И разговаривают, нисколько не смущаясь того, что их могут слышать те, кто находится в камерах. Но ведь это может означать... Я никому не смогу рассказать об услышанном просто потому, что не выйду отсюда. Никуда и никогда.
– Я сделал всё, как ты просил, Сим. Не думаю, что парня можно обвинить в чём-то достаточном для долгого задержания: тебе повезло, что heve Лисад сейчас в отъезде, а кроме него никто не прочтёт письма. Хотя сомнительно, чтобы там было написано что-то серьёзное.
Кажется, тот самый надзорный, что привёл меня сюда. Но кто с ним?
– Да мне плевать, что там написано! Хоть поздравление по поводу наступающего Зимника! Главное, что этот идиот попал в моё распоряжение хотя бы на несколько дней.