Берег любви

Для нового контингента курсантов, которые вступят под паруса "Ориона", Ягнич, конечно, тоже будет существовать, но существовать больше в виде некой абстракции, потому что застанут они на "Орионе" только связанную с ним легенду, только отблеск его долгого здесь пребывания. Стожильный морской волк, ревностный хранитель традиций, будет он для них фигурой почти сказочной, будет выступать перед ними не столько уж в героических, сколько в смешных и курьезных ситуациях, одним словом, будет существом полумифическим. Море в конце концов видало таких во все времена, под парусами разных эпох. Натура чудаковатая, крутая, самолюбивая, он, однако, и для новых экипажей будет чем-то необходим, будет еще долго незримо жить на "Орионе" как определенный символ, как неразрушимая, стабильная сила, напрочно привязывающая сердце человеческое к морю, к его полной опасностей нелегкой и волшебной жизни.

Для тех же, с кем Ягнича-мастера связывали годы совместных плаваний, он то и дело оживал, возникал во всей будничной своей правдоподобности.

- Скоро день рождения у Ягнича,- напомнил однажды капитану его друг помполит.- Хорошо бы поздравить старика от команды...

- Ясное дело. Но мы однажды уже пробовали связаться с ним через эфир, и чем кончилось?.. Преуспели не больше, чем те, кто пытается уловить радиосигналы внеземных цивилизаций.

Было такое: посылали мастеру радиограмму на Новый год - ни ответа, ни привета.

- Обиделся старик,- сказал помполит.- В самом деле, обошлись мы с ним не того... Вечный наш Ягпич, трудяга и наставник, "отец летающих рыбок" и вдруг вне "Ориона"!.. И "Орион" без него... Трудно к этому привыкнуть.

Было над чем задуматься. Ведь каждому из них рано или поздно, но тоже придется куда-то причаливать, искать свою Кураевку, встать лицом к иным ветрам, которые придут на смену ветрам молодости. Кое-кто, может, и безболезненно воспринимает такие перемены, крутые повороты судьбы, без особых душевных травм вживается в мир заборчиков и палисадников, но ведь их Ягнич... Трудно да просто немыслимо, невозможно было представить его с морковкой да петрушкой где-нибудь среди баб на базаре.

Потому что человек этот хоть и просто, но глубоко жил, носил в себе непокой мастера, здоровое морское честолюбие. А может, выветривается и такое? Уперся старик в своей амбиции, сжился с обидой и в конце концов поставил на "Орионе" крест - логично было бы сделать и такое предположение.

Людей незаменимых нет, многие так считают, но поче му же отсутствие Ягнича до сих пор еще чувствуется на "Орионе"? Наверное, не только потому, что унес с собой какой-то уникальный опыт, практические знания, "забрал ветры", как фантазируют курсанты. В чем-то потеря невосполнима. Видимо, не хватает им и его чудачеств, и вечного его ворчания, даже его странной терминологии, которая брала свое начало откуда-то еще, наверное, от кураевских рыбацких байд и дубков. Когда появится, бывало, у него настроение обратиться к парусу ласково, почти интимно, то он его и назовет по-своему: жагель или еще нежнее - жаглик... Про косой парус он скажет: косец...

Подставлять паруса под ветер - это у него выйдет совсем коротко: парусить... А вместо "ставить паруса!" он тоже скажет на свой манер: "развернуть ветрила!" Молодым это нравилось, кое-кто подтрунивал, а некоторые сами подхватывали охотно: ну, братва, нс пора ли нам " разве рнуть ветрила", будем парусить!..

Для капитана и его помполита колоритная фигура Ягнича с каждым днем поворачивалась как бы главной своей стороной, раскрывалась истинной своей сутью; теперь они вспоминали старого мастера не просто так, к случаю, а по какому-то внутреннему зову, чаще всего в минуту затруднений.

- "Человек-амулет" кто-то о нем сказал,- размышляет вслух помполит.Только сейчас понимаешь, каким существенным дополнением мы были друг для друга... Где же все-таки он сейчас?

Молчит старый упрямец, не подает голоса. Заврачевав душевную рану, мог в конце концов успокоиться и, тая от людей обиду, полузабытый, зажить где-то другими хлопотами - спиной к морю, к своему некогда любимому "Ориону". Ведь, может, и она, эта страсть мастера, почти слепая любовь к летучим парусам, как и все на этом свете, подвержена износу, медленному, но неотвратимому угасанию?..

Как-то во время занятий, когда курс "Ориона" пролегал у кураевских берегов, весь экипаж, будто по команде, высыпал на палубу: Кураевка! Ягничево родимое гнездо!

Где-то там, в степных просторах, догорает сейчас костер жизни старого мастера. Даже без бинокля видна вдали эта Кураевка, раскинувшаяся по берегу, утопающая в садах.

Значится она тоже в морских лоциях - рядом с другими ориентирами отмечены и ее стабильные огни... Пограничная вышка маячит левее села, будто аистиное гнездо на столбе, правее Ягничевой столицы высятся силуэты какихто новых корпусов. А это что перед ними, у самой полоски прибоя, очертаниями своими совсем похожее на судно?