Берег мародеров

В дальнем конце пещера вдруг расширилась, образуя небольшой полукруг, от которого по радиусу отходило не менее семи отсеков. Каждый из них был достаточно широк, чтобы принять одну подлодку, и еще оставалось место для причала. Отсеки были пронумерованы. «У-34» — под таким номером числилась наша лодка — поставили к причалу № 5. Несколько человек, орудуя отпорными крюками, не давали ей биться о грубо обтесанные камни дока. Когда рубка стала вровень со створом, я увидел торчавший из воды верх глубиномера, а по бокам дока — прочные ворота, сейчас собранные гармошкой. Очевидно, был прилив. При отливе из каждого такого отсека можно было откачать воду, закрыть шлюз, и получался сухой док. Изобретательность, с которой все было сделано, просто поражала.

Как только лодка пришвартовалась, нас повели по причалу, а потом — по пандусу вверх на галерею, тянувшуюся в конце отсека. Свернув направо, мы прошли мимо отсеков 6 и 7 и поднялись по длинному пологому скату, резко отходившему влево. Он вывел нас к первой из двух верхних галерей. Здесь размещались квартиры на несколько сотен человек, с комнатами отдыха, где были бильярдные столы и инвентарь для других всевозможных игр. Здесь же размещались камбузы и гальюны, во всех помещениях стояли кондиционеры, а от сырости, столь заметной в галереях на уровне доков, предохраняли двойные двери. Стены, полы и своды галерей были так зацементированы, что, хотя тут и там виднелись потеки воды, в целом они были на удивление сухи.

Каждому члену команды выделили по клетушке с походной кроватью. Нас с Логаном передали конвоиру и отвели на верхние горизонтальные галереи в караульное помещение, где мы были представлены пожилому человеку в штатском, без перерыва курившему сигареты. У него была квадратная голова, тяжеловатый подбородок и синие глазки, посаженные слишком близко. Впоследствии я узнал, что он из гестапо. Очевидно, даже на подводном флоте нацисты не доверяли своим матросам: на этой базе было четыре агента, а позже я узнал, что на каждой подлодке непременно находился осведомитель гестапо. Эти четверо агентов, в чьи обязанности якобы входило иметь дело с доставляемыми на базу военнопленными вроде нас, делили сутки на три вахты по восемь часов и фактически были сторожевыми псами базы, обладая почти неограниченной властью. Впоследствии нам довелось изведать эту власть на собственной шкуре.

Нам задали несколько формальных вопросов, после чего нас отконвоировали вниз, в галерею на уровне доков. Напротив дока 6 мы свернули еще в одно ответвление. Здесь в камне было выбито несколько конурок, запиравшихся у входа стальными решетками. Нас с Логаном загнали в одну из них. У меня были и более неотложные нужды, чем сон, но не успел я повернуться и объяснить, что мне надо, как решетка лязгнула, ключ в замке повернулся и охранник ушел.

Кроме двух походных кроватей с тремя одеялами в изножье каждой, в камере не было никакой мебели. «Сколько же времени пролежали тут эти одеяла?» — подумалось мне. На полу поблескивала вода, было зябко от сырости. Голая лампочка в галерее осталась включенной, и от доков, где стояли подлодки, подымалось нечто похожее на холодный сквозняк, хотя нелепо было ожидать, что там может быть какое-то движение воздуха. Из угла камеры едва виднелся наклонный тоннель, ведущий к доку 6.

Спал я в ту ночь мало. Когда мы забрались наконец под одеяла, была, по-моему, половина пятого, однако необычный холод и яркое сияние лампочки не давали мне уснуть. Когда же я наконец погрузился в сон, меня почти тут же разбудил шум электросварки и грохот огромного сталелитейного цеха — такое, во всяком случае, создавалось впечатление, потому что каждый звук многократно усиливался и повторялся в пещерах и галереях. Звуки смешивались и сливались так причудливо, что кроме потрескивания электросварки я не мог отчетливо определить больше ни одного. Эхо придавало каждому звуку гулкость и раскатистость, отчего казалось, будто он усиливается устаревшим динамиком, где контроль тона настроен на громкий барабанный бой.

Я взглянул на часы. Была половина десятого. Логан крепко спал, его ноги свешивались с торца кровати. На фоне общего рева и грохота мне был слышен его храп. Я почувствовал неприятное ощущение, которое приходит всякий раз, когда холодно, но не хочется вставать с постели, и еще немного полежал без сна. Я промерз до костей, но вылезти из-под жиденьких одеял не хватало силы воли.

Ровно в десять явился конвой из трех человек — одного унтер-офицера и двух рядовых матросов. Они были при ножах и револьверах. Нас повели умываться, но бритв не дали, и даже после весьма тщательного туалета я едва узнал себя в зеркале. Из-за появившейся на подбородке жесткой щетины мое довольно продолговатое лицо как бы округлилось, глаза запали, веки покраснели. У меня был вид отпетого головореза, о чем я и сказал Логану.