Берег мертвых незабудок

Он действительно порой не понимал Сафиру, с этим приходилось мириться: она была вольной птицей, полной сил; он - пленным хворым птенцом. Но она хотя бы говорила, причем о том, что было для нее важным, говорила, не боясь осуждения. Как блестели ее глаза, как блуждала по лицу улыбка, сменяясь иногда сумеречной задумчивостью. Как заражал ее восторг. Как хотела она какой-то своей справедливости, и Вальин готов был впустить эту справедливость в сердце вслед за ней. Смерти он боялся - да что там, даже смертью ее почти не называл, вслед за большинством предпочитая менее страшные слова «последний сон». Но, может, он правда еще не понимал о ней чего-то; может, не понимал и простой народ, шептавшийся в порту и на площадях о том, что приглашать Короля Кошмаров в чистый светлый город - скверная идея. Отец, Сафира, Бьердэ - люди, которых Вальин считал самыми умными на свете, - ведь думали по-другому. И верховный король вроде думал, иначе бы подобного не разрешил. Так зачем ссориться впустую? И вообще, пусть Сафира рассуждает о гадком Вудэне, пусть рассуждает о чем угодно! Вальин готов был слушать вечно, чувствуя себя особенным. Готов был что угодно поддерживать, веря, что Сафира это не забудет, даже когда станет великой. А еще после всех этих «ты становишься красивым» он не переставал надеяться, что, может быть…

– Сафира, слушай, а ты выйдешь за меня после моего шестнадцатого прилива? - выпалил он. - У тебя будет всего лишь двадцать третий. Я… ну…

Слова вырвались сами, внезапно, и голос от волнения взлетел до писка. Хороший ли это был способ перевести непростой разговор о непонятных вещах? Вальин тут же испуганно прикусил язык и захотел влезть под кровать, но Сафира оживилась, засмеялась - заплясали рыжие змейки-локоны, зазвенели монеты на поясе. Подойдя, она вытянула руки и принялась перезастегивать Вальину пуговицы: одну он ухитрился пропустить. Он опять покраснел, глядя, как движутся ее ловкие пальцы.

– Ох, милый, милый, чего ты, заманчивое же предложение! - Она поправила заодно и брошь на его рубашке - обережный треугольник из черненого серебра.

– Выйдешь? - Обнадеженный, он даже привстал на носки, но Сафира уже отстранилась и опять погрустнела.

– Ты же будешь жрецом Безобразного. Жрецы Дараккара не женятся.

О, с этим-то он, как ему казалось, давно разобрался. Не так он и держался за сан!

– А я, как выздоровею совсем, скажу, что отслужил свое и больше не хочу быть…

– Тс-с-с! - Прохладный палец коснулся его губ, и по спине пробежали вдруг мурашки. Вальин замолчал, почувствовав странное: будто совершил какую-то непоправимую ошибку или застыл в шаге от нее.

– Что? - прошептал он, не смея шевельнуться. - Ты обиделась, что ли?

Сафира нахмурилась. В ее глазах не осталось ни мягкости, ни игривости. Очень медленно она опустила руку и сжала на монетном пояске в кулак.

– Наш мир прост, юный граф. Очень, и, приглядывая за ним, боги дремлют. Но когда ты обманываешь их, они сразу открывают глаза. Если, - она пристальнее взглянула ему в лицо, - ничего не случится, твой путь определен, и лучше с него не сбиваться. К тому же… - Но тут ее тон резко переменился, перестал пугать. Сафира улыбнулась, щелкнула растерянного Вальина по лбу и в шутку шамкнула челюстью. - Малыш, я же стара и больше люблю здания, чем людей. Много философствую. Дружу со Смертью…

– Ничего ты не старая! - возмутился он, а в глубине сердца порадовался, что странное напряжение между ними растаяло как дым. Ну их, вредных богов. - Я тебя люблю. И пусть ты строишь храм этому, с щупальцами… может, и моему богу потом построишь? - Он замолчал. Сафира уже не глядела на него и, казалось, больше даже не слушала. - Эй. О чем ты думаешь?

Она опустила руки, голову тоже. Ее настроение снова резко переменилось, всю фигуру словно облили серой краской. Наконец, точно решившись, она шепнула:

– Я… Люди будут злы на меня. Да?

– За что? - Он поймал блеск глаз в завесе рыжих кудрей и пожалел обо всем, что сказал. Ну конечно. Это он ее расстроил своими богохульствами.

– За этот храм. Они боятся Вудэна, как и ты, - и, может, не зря… Они не готовы.