Берег розовой чайки

- Неинтересная у меня жизнь, - сказал Борис Фекле. - И неудачная. Она сочувственно вздохнула: - Все от тебя самого зависит. Никто ведь не мешает снова устроить свою судьбу... - Так-то оно так, а и не совсем так, - ответил он вовсе уж непонятно и надолго замолчал, бегло глянув на нее. Синева его глаз, как тогда, у пекарни, опять взволновала ее и растревожила. Борис взял полено, поставил его на чурбан и попал топором прямо в сердцевину. Фекле понравилось, как он ловко расколол чурку с одного удара. - Глаз у тебя наметан. Рука верная, - одобрительно заметила она. - Хм.. Феклу взяла досада: никак не может "разговорить" Бориса. Она сразу охладела к работе и отошла, повернувшись к морю. К ногам ее сунулся Чебурай, обнюхал пахнущие ворванью сапоги и фыркнул, ожесточенно помотав ушастой головой. Он сел рядом и тоже стал смотреть на волны, бесконечно бегущие внизу, под берегом. - Что, Чебураюшко, скушно? - Фекла потрепала пса по густой шерсти на загривке. Чебурай зажмурился от удовольствия, потянулся к ее руке, выставив вверх остроносую морду. Оставив собаку, Фекла тихонько пошла мимо Бориса, который все так же старательно колол дрова, в пустынную неприветливую тундру, усеянную кочкарником. Под ногами мягко пружинил подсохший перегной, шелестела мелкая буроватая травка. И - странное дело! Когда Фекла отошла, Борис почувствовал, что ее не хватает. Он вонзил топор в чурбак, достал тонкие дешевые папиросы "гвоздики" и закурил, глядя вслед Фекле. Отойдя на почтительное расстояние, она остановилась, глядя под ноги, склонилась, сорвала какую-то былинку и позвала его: - Иди-ко сюда! Мальгин, приминая кочки тяжелыми бахилами, неторопливо подошел к ней. - Глянь-ко, цветы, - удивленно сказала Фекла, протягивая ему стебелек с распустившимся соцветием. Ветер чуть шевелил его нежные и мягкие, словно ушки, лепестки. На желтоватых тычинках заметна была пыльца - Это белогор? - Вроде белогор, - ответил он. Фекла пошла дальше, все поглядывая себе под ноги, словно боясь что-нибудь примять. Опять склонилась, сорвала мелколепестник, посмотрела на Мальгина выжидательно. Он поравнялся с ней, думая о странностях Феклы, которой ни с того ни с сего вдруг вздумалось собирать мелкие, невзрачные на вид тундровые цветки. - Ой, смотри, сколько очитка! - воскликнула Фекла в радостном изумлении, оглядывая розовато-белый пушистый ковер перед собой. - Почему называется очиток, ты знаешь? - Где мне знать, - грубовато ответил он. - Я травками не занимаюсь. Мое дело - рыбацкое. - Однако же белогор ты знаешь! - Так, наугад сказал... - А я-то думала - тут ничегошеньки не растет. Ой-ой-ой! Цветет тундра! Она пошла дальше, рассматривая скромную и неброскую пестроту под ногами. Приметила морошечник с зеленоватыми завязями будущих ягод, сиреневые колокольчики и еще другие цветы, мелкие, будто обиженные природой, которая не позволяла им буйно идти в рост, цвести пышно, призывно. На суховатых проплешинах росли мхи. Они мягко пружинили под ногами. Борис из любопытства шел следом, а она, увлекшись цветением тундры, вроде бы и забыла о нем. Получалось так, что цветы заманивали вдаль Феклу, а она - Бориса, и все это происходило самой собой, случайно. Так бывает, когда человек, идя по лесу, увлекается его красотами, чистотой и свежестью воздуха, заходит далеко вглубь и останавливается, озираясь по сторонам: "А где же обратный путь? Как выбраться отсюда?" Далеко позади осталась избушка, и возле нее маленький силуэт одинокого Чебурая. Фекла, приметив впереди сухой ложок, спустилась в него и села на склоне на рыжеватый мох. Мальгин стоял неподалеку. Фекла, будто не замечая его, складывала цветки в маленький букет. Борис, поколебавшись, сел чуть поодаль. Она связала цветки стеблем и положила их рядом. Расстегнув пуговицы ватника, вздохнула глубоко, всей грудью, с наслаждением, подняв загорелое, смуглое лицо к небу, сплошь затянутому серыми бесплодными облаками, которые не сулили ни дождя, ни снега. Ветер тоненько пел в ушах, под его ударами покачивались одинокие среди мхов былинки. Фекла посмотрела на Бориса. - Боишься, что ли, меня? - Чего мне бояться? Ведь не укусишь, - с напускным спокойствием отозвался Мальгин и далеко отбросил погасший окурок. - А вдруг укушу? Быстрым и гибким движением она подсела к нему, взяла мягкой рукой подбородок Бориса и повернула его лицо к себе. Он, будто очарованный и потерявший волю к сопротивлению, повиновался ей. Глаза Феклы - большие, карие, глянули в синь его глаз жадно и многозначаще. Губы Феклы с темным нежным пушком над уголками рта дрогнули и вдруг обожгли его жарким поцелуем. Борис отстранился, уняв волнение, сказал: - Это ты зря. На тоне грешить нельзя... - Почему? - спросила Фекла, скинув платок и поправляя уложенные на голове косы. - Рыба в невод не пойдет. Старая примета есть... - Ры-ы-ыба? - Фекла, запрокинув голову, захохотала, и в ее смехе чувствовалось презрение, Рыба, говоришь? Так тоня-то вон где, далеко! она махнула рукой в сторону избушки. - Тут ничейная земля, божья... Пустыня холодная, хоть и с цветами. Я думала - ты мужик, да, верно, ошиблась. - Она накинула платок на голову, стала застегивать ватник, но Борис, не выдержав, крепко обнял ее за талию, и Фекла, почувствовав его силу, подумала: "Не вырвешься! Да и зачем вырываться?.." Своей щекой она ощутила тугую с короткой щетинкой бороды щеку Бориса.