Берег Скардара

Хороший все же ходок наш новый корабль. «Буревестник», если перевести с табрисского языка. Есть такие птицы, непревзойденные мастера планирования, размах крыльев которых достигает порой четырех метров.

«Над седой равниной моря гордо реет буревестник…» — вспомнились с детства знакомые строки. И лишь сейчас я подумал, что море бывает седым в шторм, когда на гребнях волн белеет пена. Только равнины в этом случае не получается. Наверное, чтобы видеть море седой равниной, нужно стоять на берегу, на высокой-высокой скале.

«Интбугер» шел в полулиге за кормой «Морского воителя», причем особо не напрягаясь, чтобы развить приличную скорость. «Воитель» — быстрый корабль, но «Буревестник» даже не думал от него отставать. Когда на «Воителе»-флагмане прибавили паруса, положение не изменилось — мы по-прежнему легко держали дистанцию. Более того, при нужде нам удалось бы даже обогнать «Морского воителя». И это при том, что на борту «Интбугера» на пять орудий больше. Славный корабль, очень славный.

Либо табрисцы превзошли Скардар в искусстве кораблестроения, что очень сомнительно, либо произошло другое. Так бывает: казалось бы, одинаковый проект, строят одни и те же люди, из идентичных материалов, но один летит как птица, а другой тащится, как кляча на смертный одр. И такое применимо не только к кораблям, но и к другой технике. Хотя трудно назвать парусники техникой, они ведь живые существа: каждый со своим характером, привычками, наклонностями и предрасположенностями.

Я отстоял на мостике почти до утра, спать не хотелось. Накануне вечером добросовестно попытался уснуть, разделся, лег в постель, затем вспомнил заплаканное лицо Мириам, и сон как рукой сняло. Далась же она мне, ведь ничего меня с ней не связывает. Если разобраться, то все проблемы только из-за нее, а ведь чувствую себя перед ней обязанным и понять причины этого не могу. Нет здесь никакой логики.

Фред молчал, изредка поглядывая на меня, расхаживающего от борта к борту, и по выражению его лица становилось понятно: он знает о произошедшем в каюте Диамуна. И понимает, для чего все это было сделано. Но фер Груенуа молчал, и я был ему за это благодарен.

На мостик принесли трош, горячее, даже обжигающее вино с пряностями, медом и чем-то еще. Правда, здесь его называли лизгом, но от этого он во вкусе ничуть потерял. После троша внутри стало теплее, а на душе легче, и я отправился спать.

На следующий день за обедом в кают-компании присутствовали все трое из свиты наследника. Имя я запомнил только у одного, того, кто выглядел немного старше двух остальных, имел несколько развязные манеры, небольшой шрам на левой щеке и взгляд прожженного циника. Звали его Юстином дир Метрессу, и он казался главным в троице, а задача остальных была во всем ему поддакивать и соглашаться.

Отважные господа, что и говорить. Появились на борту «Интбугера» под предлогом того, что на «Воителе» не хватает места. Это действительно так, а потому под предлог не подкопаешься.

В кают-компанию с подносом вошла Мириам. И дир Метрессу, старательно глядя куда-то в сторону, что-то сказал на незнакомом мне языке. Остальные два его спутника рассмеялись. Казалось бы, что тут особенного?

«Да уж, Артуа, иногда лучше быть глухим на оба уха», — подумал я, вставая на ноги и направляясь к ним.

Подойдя к Юстину, я остановился напротив него. Дир Метрессу вскочил на ноги.

Ты ведь этого хотел, моей пощечины? Ну так получи ее.

Пощечина получилась дрянной, даже пальцы не обожгло, и в глазах дир Метрессу промелькнуло торжество. Но не оттого, что пощечина вышла слишком слабой.

Ведь вы правильно рассчитали мою реакцию на произошедшее, решив, что я не выдержу, поступлю так, как только что поступил, или примерно так. В любом случае результат будет одинаков: оскорбление, последующий вызов… А о том, как ты владеешь шпагой, любезный Юстин, я уже наслышан. Но одного вы, господа хорошие, не учли. Нет у меня желания затевать дуэль, много чести. Таких людей ставят на место по-другому. Вот так, когда бьют лицо правой рукой и сразу, без паузы, левой в печень. Затем снова правой, снизу в подбородок. И опять правой, но не в заманчиво открывшийся кончик подбородка, что приведет к долгому и глубокому ауту, а чуть выше, в нос. Чтобы хрустнуло под кулаком, чтобы брызнуло во все стороны. Теперь ногой в оседающее тело сверху вниз, вкладывая весь вес и выгибая стопу, чтобы удар пришелся пяткой.

Оставались еще двое, и дай бог, чтобы их хватило на то, чтобы утолить бушующую внутри меня ярость.

Меня поймали за руки, поймали свои, потому что все, что я делаю, — неправильно и противоречит кодексу поведения благородных дворян.

Но согласно какому кодексу вела себя эта тварь?