Берег Стикса

Дверь была холоднее на ощупь, чем любая другая дверь на этой лестничной площадке. Роман позвонил и заранее улыбнулся светской улыбкой.

Роман услышал её стремительные легчайшие шаги и она, не спросив, кто пришёл, распахнула дверь. И шарахнулась назад. Роман вошёл в прихожую, держа букет впереди себя, протягивая его хозяйке, улыбаясь, — а она пятилась и пятилась, пока они вдвоём не оказались в кухне.

Роман отсканировал глазами чистенькое помещение, отмеченное незнакомым ему уютом, сфотографировал взглядом маленькую китайскую вазу, взял её с полки, налил воды из-под крана и сунул в воду букет. Хозяйка следила за ним, прижавшись к стене.

— Ну что вы так испугались, моя дорогая… матушка? — сказал Роман с вальяжной светскостью, ставя вазу на стол. — Я всего лишь заскочил на минутку засвидетельствовать вам своё почтение. И преданность. И всё.

Она кивнула. Роман уже успел хорошо её рассмотреть и поражался тому, как она утончённо хороша. Её волосы цвета тёмной бронзы мерцающими локонами рассыпались по острым плечикам, а испуганное личико, нежное, молочной белизны, с огромными вишнёвыми глазами вдруг разбудило в Романе что-то полузабытое… человеческое?

— Благодарю вас… за цветы, — прошептала Аннушка белыми губами. — Вы засвидетельствовали. Уходите.

Роман ощутил на губах ванильный привкус её силы и мятный запах её страха. Она была ещё очень юна и ещё она была очень чиста, чиста, как хирургический инструмент — но она почему-то не излучала той волны жёсткой холодной воли, какая была присуща вампиру с розой. Этот мятный запах, её тоненькие прозрачные пальцы, которыми она судорожно сжала воротничок тёмно-зелёной шёлковой блузки, дикий страх в её глазах — всё выдавало её трогательную беспомощность. Роман ухмыльнулся помимо желания.

— Вы не слишком гостеприимны, Аня, — сказал он и погладил её по щеке.

Она шарахнулась в сторону с выражением мучительного отвращения. Это выражение, это тело, прильнувшее к стене, собственное странное вожделение, непонятно откуда взявшееся, непонятно к чему толкающее — всё это вместе привело Романа в неожиданную ярость. Кончики его пальцев горели звёздным огнём её силы. Ему бешено захотелось ещё — и он схватил Аннушку за руки выше локтей.

— Вы, дорогая маменька, так бросили меня одного, — процедил он глумливо, не в силах ничего поделать с собственной интонацией, пьяный от близости вампира, как от ящика «Вдовы Клико», — вы так бросили сыночка, одного, в Инобытии… без опыта… так жестоко…

Анна рвалась из его рук, но Роман был физически сильнее — он радостно это понял. Он обнял вампира, сопротивляющегося, как котёнок, которого несут топить, поднял за подбородок её голову — и почувствовал, как её сила течёт в него из её распахнутых отчаянных глаз.

Это стоило секса, чтобы не сказать больше. Это стоило, вероятно, острейшего, извращённого, долгожданного секса — или, может быть, секса, граничащего с убийством. Во всяком случае, при жизни у Романа не было ничего даже отдалённо похожего. Это хотелось удержать. Роман приблизил к Анне лицо, чтобы поцеловать её.

— Я вас очень прошу, — простонала она, отстраняясь локтями, не разжимая кулаков, — отпустите меня! Пожалуйста! Уходите!

В её голосе слышалась мольба приговорённого. В душе Романа что-то дрогнуло.

— Ну почему вы так меня гоните? — спросил он чуть смущённо, как вежливый насильник. — Почему бы нам не побыть вдвоём пару минут? А?

Руки Романа, его лицо, его грудь, там, где к ней прикасалась блузка вампира, жгло холодное лунное пламя. Он пил этот огонь — и не мог остановиться, но он уже кое-что осознал. К невероятному наслаждению начал примешиваться человеческий стыд. Роман глушил его в себе, — но не мог подавить до конца. А вампир умоляюще прошептал:

— Вы ведь уже взяли достаточно? Пожалуйста, не мучайте меня больше…

— Хорошо, — сказал Роман, пытаясь взять себя в руки. — Я поцелую вас — и уйду. Ладно?

Анна подняла глаза, полные безнадёжного отчаяния.

— Я сама, — прошептала она сломанным голосом.

С человеческой точки зрения это было ужасно. Роман кивнул, ощутив себя последним подонком. Маньяком, насильником, — но что-то подлое из глубины шепнуло, что от вампира не убудет. Что она ломается!? Подумаешь… целка…

Гад. Законченный гад.

Анна порывисто вздохнула, стиснула свой воротничок ещё плотнее — лишь бы не коснуться Романа руками — и поцеловала его, как целуют сгнивший труп — чуть тронув губами его губы. Шквал чистой силы обрушился на Романову душу, — но сила была смешана с отвращением и мучительной болью, как будто он резал Анну ржавым ножом. Роман отстранился.

Она выбрала, что дать.

Сучка.

Бедная девчонка.

Анна по-прежнему стояла, вжавшись в стену спиной. Вокруг её глаз пролегли чёрные тени, лицо заострилось, будто она долго мучительно болела. Роман, согретый её силой до костного мозга, лоснящийся её силой, как позолотой, вдруг почувствовал себя удовлетворённым подонком, который только что извращённо изнасиловал невинную девушку.

— Извините, — пробормотал он, сгорая от стыда и от собственного идиотизма.

— Уходите, — прошептала Анна, не глядя на него. — Пожалуйста, уходите.