Берег Стикса

– Прах у Его ног, благодари, что я тебя не убил, – бросил Роман презрительно.

– Ты чего, а? – спросил незнакомый рыжий и волосатый с кровати, путаясь в джинсах.

– Он считает, что вы, уроды, вместо служения только коптите небо и ублажаете свои ничтожные тела, – изрёк Роман так весомо, как только смог. – Я умолял Его дать вам шанс – и Он снизошёл. Вы должны измениться, иначе умрёте.

– Кто – он? – пробормотала толстуха с кровати севшим голосом.

– А то ты не знаешь!

Стало очень тихо. Заткнулась даже раненая девица. Они догадались – кто, хотя Роман и не называл никаких имён.

Они были – его старая сатанистская компания. Он отлично знал, куда пойти, и что там сказать.

Потом Роман сидел на единственном в квартире стуле со спинкой. Его белая рубашка сияла в сумраке страшной кухни, как прожектор. Перед ним на столе стоял гранёный стакан с кровью тощей девицы, из которого он неторопливо отхлёбывал, будто в стакане было дорогое вино.

Тусовщики стояли вокруг, прижимаясь спинами к стенам. Укушенная девица сидела на полу в углу и мотала головой – её мутило. Две неукушенных девки лепили разнокалиберные свечные огарки на крышки банок из-под пива.

Роман вещал. Он чувствовал себя Вечным Князем в родовом замке и был в ударе. Его глаза светились красным так, что на стакане с кровью виднелся явственный багровый отсвет. Это свечение вкупе с отсутствием отражения уже привели всю ошалевшую компанию в благоговейный ступор. Чудовищная чушь, которую Роман принялся нести, воспринималась в этой связи, как чистейшая истина.

– Демон-посыльный материализовался из тумана у меня на глазах, – надменно и медленно говорил Роман, созерцая закопчённый потолок. – Он имел вид бледной девы с рысьими клыками и крыльями летучей мыши за спиной, но голос… Представьте себе некий потусторонний шелест…

– Нездешний шелест… – прошептала толстуха в экстазе.

Роман снисходительно кивнул.

– Да, нездешний. Демон опустился на землю, и вокруг него появилась арка синего огня, а за ней клубился кровавый дым…

– Нездешний? – спросил рыжий.

– Да разумеется, нездешний! Прекратите уже меня перебивать! Так вот. На асфальте появился кровавый ручей, и я перешагнул его, и демон протянул ко мне руки. У него, в смысле – у неё, вместо пальцев были когти, сияющие, как опалы… А потом она поцеловала меня, и у её губ был привкус крови, а дышала она ледяным ветром. И шелест внутри моего сознания сообщил, что я избран силами Мрака и Хаоса их вечным голосом в нашем мире…

Роману заворожено внимали. Слово «Вечность» поразило компанию примерно так же, как и самого Романа – при жизни. Чудеса – сильная вещь, даже если тот, кто творит чудеса, откровенно врёт. Но ведь это надо доказать…

Толстуха зажгла последнюю свечу и выключила электричество, кухня погрузилась в таинственный полумрак – и врать стало ещё проще…

Под утро, в теплаке, Роман, согретый кровью и верой, развалясь на драном диване, инструктировал свою свиту.

– Начнём, пожалуй, с тебя, Васенька. Тебя я покажу сразу. Ты будешь демон-телохранитель. Больно уж у тебя рожа подходящая… пока. Короче: никаких «ептыть», понял? Ко мне обращаться только в крайнем случае и «мессир». Запомнишь?

– Да чего я, совсем? Запомню, еп…

– Вася, ещё раз – и попрощайся с карьерой.

– Ладно, ладно…

– Не «ладно», а что-нибудь типа «я это исполню, мессир». И без самодеятельности. Хочешь жрать свежую кровь каждую ночь – изволь делать всё красиво и точно. Понятно?

– Да понял, понял, не дурак…

– А я? – обиженно спросила Ира.

– С тобой – хуже. Инфернальности в тебе – как на еже гагачьего пуха. Демоном ты не будешь.

– Но почему?!

– По кочану. Рожей не вышла. Пока я буду тебя кормить. Ты должна начать выглядеть, как живая девица, понимаешь? Вот когда придёшь в соответствие, тогда я тебя и представлю. Ты будешь – посвящённая, моя преданная поклонница, которую я за хорошее поведение взял в Инобытие. Поняла?

– Нет…

– Будешь ходить за мной, заглядывать мне в рот и отвечать на вопросы в том роде, что я тебя сделал вечной, сильной, счастливой – и всё в таком духе.

– А… понятно.

– Чудненько. Завтра будут живые кролики и человеческая кровь. Свеженькая, от живых людей. Молитесь, молитесь на меня, предводитель!

И Роман с удовольствием пронаблюдал, как на рожах упырей появилось то же самое выражение благоговения и восторга, с каким на него час назад любовались смертные…

Милка рассматривала свои руки.

Руки никогда не были её сильным местом. Она постоянно грызла ногти, обгрызая заодно плёночки и кусочки кожи вокруг, сдирая всё, что можно было содрать зубами – может быть, поэтому ногти были покрыты какими-то буграми и трещинами, выпуклые и скрюченные, как птичьи когти. Отсюда у Милки имелась неистребимая привычка сжимать руки в кулаки, пряча от взгляда кончики пальцев. Но даже если бы ногти были хороши – на жалких пальчиках, коротких и кривых, при широкой красной ладони, при синих венах, выпиравших из весноватых запястий, как верёвки…