Берег страсти

Жюль встал и шагнул к тому месту, где была похоронена Виолетта де Шерси. Прочитав слова на надгробном камне, он отвернулся и оперся рукой о ствол дерева. У него возникло чувство, будто она стоит за его спиной, на ее нежных губах играет слабая улыбка, голубые глаза застлал туман от секретов, которые она так долго скрывала от него, а теперь унесла с собой под землю. Тишина под деревьями была понятна, но ни одно его слово или жест не выдавали того, что произошло между ними. В его голове звонил колокол: слишком поздно. Он всегда опаздывал.

Спускаясь по склону холма, он споткнулся. Лучше было бы опираться на трость, на плечо конюха, на все, что помогло бы ему вернуться в шато. Последний отрезок пути из Парижа он проделал верхом на коне, полагая, что это причинит ему меньше боли, чем тряска в экипаже. Невидимые когти при каждом шаге разрывали его мышцы, но душевная усталость была намного тяжелее. Дай бог по пути назад не встретить никого из старых слуг! У него не было сил предаваться воспоминаниям: с этим можно подождать до завтра.

Когда Жюль миновал высокие парадные двери шато, из главной гостиной вышла Онорина де Шерси. Она была наверху, когда он прибыл, и распорядилась, чтобы ее не беспокоили. Теперь она выглядела бодрой и горела желанием встретиться с ним. Пока он шел ей навстречу, выражение интереса и озабоченности на ее тонком лице вызвало бурю воспоминаний. Когда он в последний раз видел ее, ей было уже под сорок — она была красавицей женой ненадежного младшего брата старого графа Мирандолы. Он умер, не вызвав искренней печали ни у кого, кроме, быть может, одной Онорины. Жюль в то время был в Луизиане.

— Месье граф, добро пожаловать домой.

— Тетя, если ты не будешь звать меня Жюлем, то я никогда не буду чувствовать себя здесь как дома.

Она положила руки ему на плечи, и он почувствовал, как они дрожат. Не сознавая, что она потрясена его внешним видом, он отнес проявленную ею слабость на счет ее возраста или немощности. Она притянула его голову к себе и расцеловала. Он ощутил влагу на ее щеках, и это его растрогало. Оба не были связаны ни кровью, ни рождением, но незримые узы сразу восстановились, и между ними возникло взаимопонимание, несмотря на почти двадцатилетнюю разлуку.

— Путешествие утомило тебя. Я должна просить тебя об одной милости: прежде чем ты вступишь во владение Мирандолой, позволь своей племяннице и мне похозяйничать, до тех пор пока ты не устроишься.

Ее серые глаза, которые становились жесткими, когда она была суровой, с надеждой смотрели на него.

— С удовольствием, — ответил Жюль. — Только не говори «вступишь во владение Мирандолой». Моя племянница твердо вбила себе в голову, что я собираюсь не считаться ни с кем из вас. Она сказала тебе, что встретилась со мной и повздорила по самому нелепому поводу? Нам с тобой надо поговорить. Завтра, а может быть, даже сегодня.

— Обязательно. Но теперь ты должен отдохнуть, я настаиваю на этом. Твоя комната уже приготовлена, и твой слуга уже час как не найдет себе покоя, ожидая сурового нагоняя за то, что ты в одиночку обошел все имение. Он воспитывался в городе самым глупым образом: мне стоило больших трудов убедить его в том, что ты не свалился в колодец и не лежишь без сознания, после того как тебя лягнуло взбесившееся животное на скотном дворе.

Жюль широко ухмыльнулся во весь рот, она улыбнулась ему в ответ и за руку повела к лестнице. Он заметил, что слуги вертятся в главном салоне, а позади них, у высоких окон, выходивших на зеркальный пруд, маячила его строптивая подопечная. Но он думал лишь об отдыхе.

— Тебе нет необходимости спускаться вниз перед ужином, — сказала ему Онорина. — Мы ужинаем в девять, как принято в этих местах. И прошу, пусть поведение Вивиан не волнует тебя. Она беспокойная девушка и ведет себя послушнее всего, когда ей потакают. Стоит только чем-нибудь занять ее головку, и ее дух становится не столь мятежным.

Вивиан вышла из дома и направилась в рощицу, где владения Мирандолы встречались с землями Луни. Ее гнедая кобыла щипала траву на краю опушки, а она ходила туда-сюда, ожидая Виктора. Она послала к нему одного из слуг с краткой запиской, в которой сообщала о препирательстве с дядей и выходе, столь удачно пришедшем ей в голову. Она не сомневалась, что Виктор придет, ибо настояла на том, чтобы слуга дождался ответа, прежде чем возвращаться, но не была уверена в том, правильные ли выбрала слова. Вивиан напомнила ему, что когда-то они мечтали, как она однажды покинет Мирандолу, переедет к нему в Луни, и спрашивала: почему бы не сделать это прямо сейчас? Кроме него, ей не к кому обращаться: он был ее лучшим другом. Она заверила Виктора в том, что не явится к нему с пустыми руками: приданое составляло внушительную сумму, и, дабы убедиться в этом, ему надо лишь спросить об этом своего отца, ибо тот наверняка обсуждал эту тему с ее родителем.