Берег тысячи зеркал (СИ)

Мы встали у окон терминала. За ними глубокий вечер, а огни посадочной полосы слепят. До вылета всего тридцать минут, но мы продолжаем стоять рядом. На расстоянии метра, может меньше. Это уже не важно.

— Ты сделал все правильно, Сан, — с холодным спокойствием отвечаю. — И в этом странность. Мы с тобой знакомы ничтожно мало, но ты понимаешь меня лучше тех людей, которые окружали годами. Ты чужой, порой странный, но более близкого человека, выходит, мне не довелось встретить.

Это правда. Алексея никогда не интересовало то, о чем мы говорили с Саном гуляя у Монмартра.

— Это звучит не как прощание, чаги *(милая).

— Но это оно, — говорю, а сама прищуриваюсь, наблюдая за взлетом самолета. — И теперь у него еще больше причин.

— Даже если я скажу, что люблю тебя и прошу остаться? — его голос звучит по-прежнему холодно, но сказанные слова пробирают жаром до кости.

— Прости… — через силу, сквозь комок в горле, едва выдавливаю скупое ничтожное слово.

Ничего не изменить, Сан. Пока я не исправлю все, что наделал с моей жизнью отец, ничего не изменить. Даже если я скажу, что люблю тебя, и не хочу уезжать.

Самолет взлетает слишком медленно, оставляя на земле слишком много. Весь полет я держу в руках конверт, но не открываю его. Ведь знаю, если увижу все снова — исчезнет решительность.

А без нее, я бы никогда не позвонила этой женщине. Ни за что, не стала бы говорить с ней снова, потому что мы не семья. Я и моя свекровь никогда ею не были.

Однако странность заключается в том, что она сразу отвечает на мой звонок.

— Надежда Викторовна, добрый вечер.

— Не такой он и добрый. Что тебе нужно? — ее тон не удивляет, а наоборот приносит удовлетворение.

Причина в том, что я точно знаю, чего могу ждать от этой женщины. И в последующем, я еще долго буду благодарна судьбе, что не побоялась позвонить ей.

— Нам нужно встретиться, и поговорить, Надежда Викторовна. Могу я приехать к вам сейчас?

Забираю багаж с ленты, а бросая взгляд на часы, решаю, что нужно предупредить Лену о моем позднем визите с ночевкой. В доме отца, я больше оставаться не намерена.

— Нам не о чем разговаривать, — ожидаемо, свекровь играет свою шарманку до конца.

— Есть, Надежда Викторовна. Есть, и это касается лечения Алексея, и того, что вы узнали о его состоянии.

— Ты не имеешь к этому никакого отношения. Оставь его в покое.

— Нет. И вы знаете, что я этого не сделаю, — набравшись решимости, из последних сил скрываю дрожь в голове.

— Всего доб…

— Вы хотели перевезти его в клинику в Италии, но у вас недостаточно средств.

— И тебе не стыдно? Как вам не стыдно?

Я останавливаюсь в очереди на выход в терминал, и закрываю глаза. Как же сложно говорить с этим человеком.

— Я помогу все оплатить сама.

— Да что ты можешь без своего отца? — она бросает это легко, и видимо, так считает не только свекровь.

— У меня есть деньги, Надежда Викторовна. Я и сама вскоре собираюсь перебраться во Францию. В таком случае, я хочу помочь Алексею. Давайте будем вести себя, как взрослые люди. Вам нужны деньги на частный медицинский борт?

— Допустим, — она, наконец, идет на контакт.

— Тогда я сейчас приеду, и мы все решим спокойно. Мы все-таки были семьей.

— До того, как вы с отцом скрыли…

— Простите, — мой голос срывается на дрожь. — Давайте… мы поговорим не по телефону.

— Ладно. Адрес ты знаешь. И поторопись. Чай не утро. Мне завтра нужно к Алексею пораньше.

— Хорошо.

Я разрываю звонок и выхожу сквозь стеклянные двери выхода из аэропорта. На меня смотрят огни знакомого мира, рядом слышны привычные голоса знакомых людей, но все выглядит чужим.

Встав у стоянки для такси, я всматриваюсь в розоватое зарево потухшего заката.

Сейчас там утро. Ханна бежит на кухню к Хи. Они вместе готовят омлет и ролы из него. Сан заносит в дом снасти, а Кан Мари выходит из уборной с зубной щеткой во рту. Дружок входит следом за Саном в дом, и подмигивает жене. Мужчины кисло обмениваются парой слов. Видимо, это дежурные шутки, которые понятны только им. Сан холодно улыбается, а подняв взгляд, медленно осматривает меня так, словно не верит, что я стою в коридоре его дома. Я запомню это именно таким — взглядом полным неверия, будто произошло невозможное.

В руке вибрирует сотовый, когда я сажусь в такси. Отвечая на звонок отца, не собираюсь ходить вокруг да около.

— У вас не вышло, папа.

— Вера? Что случилось?

— И не выйдет. Вы не получите остров. А Платини сядет за попытку устроить крушение гражданского борта.

— Вера очнись. Что ты несешь? Ты хоть знаешь, что натворил этот кореец? Как он посмел объявить, что вы…

Лица касается грустная усмешка, а в руке по-прежнему зажат конверт.

— Да. Но еще, я хорошо знаю, что натворил мой собственный отец ради денег, — произношу, но голос предательски дрожит. — Прости, папа. Но я не смогу понять тебя. Наверное… никогда.

— Вера. Вера, выслушай меня. Все намного серьезнее. Этот остров…

— Прощай, папа.

Разорвав звонок, только сейчас даю волю эмоциям. Он даже не стал отрицать. Значит, это правда. Рыдания рвутся наружу волнами, накатывают, а дышать не дает тугой комок в горле.

— Даже, если я скажу что люблю тебя, и прошу остаться?