Берег тысячи зеркал (СИ)

— Отличный номер, — цежу сквозь зубы, а опустив голову, выдыхаю, встряхнувшись. — И как можно не занавесить окно, когда напротив гостиница? С ума сойти.

Хочу снова взглянуть на нее, но в ее окнах темно и пусто. Наваждение исчезает, а тугой узел в горле, и пониже пояса, намекает, что я и сам хорош. Мог ведь не смотреть, как дикарь, а отвернуться? Проклятье. Сегодня действительно все идет через одно место. Сперва Сара со своим неуместным кокетством, теперь этот номер с такой… Я поворачиваюсь опять, пытаясь выбросить увиденное из головы. Но это невозможно. Картина до сих пор жива перед глазами, как и женщина, чужая, белая женщина, заставившая своей красотой застыть и не дышать.

* * *

Замечаю с досадой, что снова забыла опустить жалюзи в ванной комнате. Никогда не привыкну к тому, что окружает вот уже год. Вероятно, до такого могли додуматься только французы: окно в ванной комнате, которая выходит на соседний дом. И ведь это не просто какой-то жилой комплекс. Напротив возвышается одна из самых дорогих гостиниц Монмартра.

С надеждой, что мое вечернее бесстыдство не увидел никто, я опускаю жалюзи, запрещая себе и вовсе больше к ним прикасаться. Не открыла бы, чтобы на звезды валяясь в ванной посмотреть, не забыла бы закрыть. Проклятье.

Быстро опускаю взгляд на часы, с надеждой, что Вадим Геннадьевич не заметит наглого опоздания. Вот уже несколько месяцев, после приезда в Париж, я работаю его ассистентом. Положение вещей обязывает не претендовать на нечто большее, учитывая, на сколько лет я выпала из профессии.

Натягивая в спешке через голову шелковую блузку, которую погладила вчера, пытаюсь заправить ее в узкую юбку карандаш бордового цвета. Высокая посадка пояса позволяет сделать это быстро, в то время, как я надеваю туфли. Наконец, поворачиваюсь к настенному зеркалу, и довольная результатом, впопыхах расправляю волосы. Удлиненное каре падает густыми прядями у плеч, а нос улавливает любимый аромат от "Сханнел". Всегда нравилось умение волос хранить запах духов, даже после душа.

Снова бросаю взгляд на часы, а схватив сумочку и плащ у дверей, выскакиваю из небольшой квартиры студии. На самом деле, мне нравится то, где я теперь живу. Все изменилось с приездом в Париж настолько, что я все чаще ловлю себя на мысли, будто и не жила раньше. Порой кажется, что я и не уезжала из Парижа никогда.

Время лечит. Время стирает границы между людьми. Время соединяет сердца, но с такой же легкостью, и безжалостно их разлучает. Я хорошо помню эти слова, написанные мамой. Теперь я их понимаю. Время, возможно, и не смогло вылечить мои раны до конца, но дало возможность, ощутить жизнь на вкус снова.

Войдя в лифт, осматриваю себя в зеркале. Едва ли в этой женщине можно узнать ту, которая еще год назад тонула в горе.

Боль не ушла. Но я научилась с ней жить.

Рядом с аркой дома, у машины, стоит Женя. Он привычно прячет подбородок от ветра в воротнике темного плаща, а заметив меня, кивает и подмигивает, открывая дверь в салон.

— Вонйоур, мадам, — Женька скалится, постукивая по часам. — Еще чуть-чуть, и старик стал бы звонить с вопросом, в какой ураган прямо в центре Парижа мы попали. Или на худой конец, не упала ли моя колымага в какой-то из каналов.

— Ладно тебе, — виновато улыбаюсь, — Я не специально. Просто вчера… — голос предательски дрожит, а Женя сразу все понимает.

— Еще один кризис? Или в этот раз снова новое "без изменений"?

— Кризисов больше нет, — тихо отвечаю, пряча взгляд.

Машина трогая с места, выезжает на оживленный перекресток, а я давлю в себе горечь. Последние две недели, так начинается почти каждый день. После возвращения свекрови в жизнь Алексея, я получаю из Киева все новые и новые сюрпризы от "мамы".

— Нового ничего, — продолжаю, улавливая вопросительный взгляд Жени. — Все так и останется. Я смирилась.

— Лена звонила. Сказала, что видела дядю Толю, и говорила с ним. Он часто его навещает. Не переживай.

Слова Жени успокаивают, на душе становится легче, но ненадолго. Я знаю, что как только вернусь в квартиру, приму душ и выключу свет, тень меня прошлой вернется опять. Она темная и холодная, как мое одиночество. Кажется, я уже свыклась с тем, что сплю одна, а его рядом нет. Страшно об этом не просто думать, страшно такое только представить, но я забыла, как пахнет его тело, какова на ощупь его кожа. Я посмела забыть даже вкус его поцелуя. Что говорить о том, каков был секс, и каким был мой Алексей?

— Вера, — Женя тактично прочищает горло, чисто по-мужски хмурясь, прежде чем продолжить. — Возможно, я сейчас лезу не в свое дело, но что-то вынуждает это сказать. Вернее не что-то, а моя жена.

— Началось, — я закатываю глаза, а облокотившись о раму, закусываю палец, вдыхая весенний воздух через открытое окно.

— Лена, права. Кроме того, я тебе, как мужчина, скажу больше. Если бы со мной случилось нечто подобное, я бы не позволил ей всю жизнь оставаться одной. Это неправильно, Вера. Неправильно, что ты не хочешь подписать документы на развод. Ты ведь сама говорила, что он не хочет тебя видеть.