Берег тысячи зеркал (СИ)

— Ты ел? — хмуро и грозно спрашивает, а сложив руки на груди, прищуривается.

— Нет, Имо. Хочу накормить Ханну чем-то особенным. Мы поедем в бургерную в Пусан.

— Небеса. Опять эта западная отрава. У нас есть свои блюда не хуже. Зачем кормить ребенка этим ядом? Зайдите лучше к Джихи, и поешьте у нее супчика черепашьего, или кашу с ушком. В конце концов, есть сангепсаль.

Усмехнувшись, я киваю, но решаю промолчать, что обещал дочери поход в новую бургерную, а не то, что она может есть хоть каждый день дома. Знаю, моя малышка, не выдаст наш секрет.

— Ступай. Времени почти нет. И еще, вот, — Имо протягивает несколько купюр, с деловитым видом, наказывая: — Купи белых хризантем. Ханна захочет навестить Бон Ра. Возьмешь…

— Имо, не надо, я ведь мог… — мои возражения пресекают холодным тоном:

— Я итак живу за счет денег, которые ты отдаешь на воспитание Ханны. Я стара, и доход на рынке стал совсем крохотный. Люди больше не хотят покупать у старушек, им легче посетить супермаркет, или поесть в… бургерной. Вот. Так что цветы на могилу своей дочери, я хочу покупать сама. Хоть это позволь.

Она сурово поджимает губы, снова скрывая слезы. Я знаю, что она не приходит к Бон Ра. Не может, а возможно не хочет верить, что ее дочь мертва.

А виной всему я…

— Хорошо, — осторожно произношу, а раскрыв портмоне, прячу двадцать тысяч вон в отдельный карман.

Взгляд замирает на фото Бон Ра, которое я храню в кошельке всегда. Там ее свадебный портрет, и совместное фото Ханны с Имо. Старушка замечает то, как я замер, но тактично молчит. Наше горе утихло десять лет назад, и даже если Имо простила мне, я не могу простить себе до сих пор. Имо… Она всегда просила называть ее мамой, а не тетушкой. Но после произошедшего с Бон Ра, я едва ли имею право на это.

— Ты убиваешь себя чувством вины, Чжи Сан. Ты не виноват в том, что моя дочь пошла против всех, и решила родить Ханну.

Впервые, за долгое время, она заговаривает об этом прямо. Медленно поднимая взгляд, боюсь увидеть в ее глазах жалость. Не хочу, чтобы она меня жалела. Я этого не достоин. Тем более, после того, как мои чувства к ее дочери со временем ушли. Я ненавижу себя каждый день за то, что начал забывать, какой чистой любовью меня любила Бон Ра. Все было слишком давно, а время безжалостно. У меня были женщины после смерти жены. Я чувствовал, что пустею заживо, и спустя два года после ее кончины, впервые прикоснулся к другой женщине. Следом, еще к одной… Но все они казались пустыми, блеклыми и несуразными, в сравнении с призраком, память о котором я хранил, и пытаюсь хранить.

Видимо, я получил от неба все, чего желал. Как и заплатил за это немалую цену.

Оставив Имо, примерно через час я вхожу в просторный магазинчик у причала. О чем-то оживленно болтая с покупателем, за прилавком стоит Ки Шин. Как только мужчина уходит, я ловлю ступор во взгляде друга. Он бледнеет, а следом быстро огибает прилавок со словами:

— Живой.

Крепко обняв его, хлопаю ладонью по широкой спине друга, а отстранившись, улавливаю тревогу в его глазах. Шин сразу озвучивает ее причины:

— Я уже не знал, что думать, после новостей из расположения. Сказали, что ты попал в плен к этим… к арабам, кажется. А потом ты пропал. Я не знал, как сказать такое Имо, и слава небесам, что не ляпнул.

— Все в порядке, Шин. Я цел, — ответив, боковым зрением замечаю несколько женщин за стеклом витрины.

Они, не стесняясь, разглядывают меня так, словно я восставший вонхви *(призрак). Шин заметив такой чрезмерный интерес, быстро опускает ролеты, а на дверях вешает табличку.

— И как не стыдно, — хмурясь, он поворачивает ключ в замке, и вовсе закрывая магазин.

— Это не обязательно, Шин. Я ненадолго. Хочу забрать пикап, и поехать в школу к Ханне. У нее сегодня концерт.

Шин немедленно расплывется в улыбке, а обойдя прилавок, достает связку ключей. Взяв их, моей руки касается холод металла. Он возвращает звон в ушах. Будто возрождает звук того, как точно такая же связка звенела в руках талиба. Вакуум исчезает, как только Шин произносит:

— Малышка Ханна так выросла за год. Всегда по дороге домой заходит за банановым молоком. А мой балбес… Айгу-у-у. Отпетый болван, и самый отстающий в классе. А ведь они погодки. И не скажешь, что Бо Гом ее старше. Она ведь даже выше него.

Друг продолжает говорить, а в душе скребет обида. Злость за то, что никудышный я отец, неумелый родитель, ставший совершенно чужим собственному ребенку. Снаружи, я наверное, как и всегда, выгляжу, холодно и закрыто. Однако же никто не знает, какая буря, какое негодование, злость, ненависть, и ярость кипят внутри Кан Чжи Сана. Кипят, испепеляя, как угли. Сперва разгораясь, а следом тлея в груди.

— Мне пора, Шин-ши, — сухо ответив, ловлю укоризненный, но понимающий взгляд.

Шин знает, какой я, а значит, слов не нужно.

— Приходите с малышкой на барбекю в эти выходные на побережье. Мы с Ин Хой хотим устроить для детей кемпинг. Приходи, Сан-ши.

Шин смотрит с надеждой, которую я дать не могу. Ведь знаю, что уже послезавтра вечером обязан прибыть в расположение для получения нового приказа.